Олесь Бердник - Призрак идет по земле

- Маро-Маро.

- Каторжная тюрьма?

- Да. А вы разве не знали?

- Знал... - прошептал я, бессильно опуская голову.

Да, все случилось так, как пророчил старый Миас. Не захотел быть в лагере, где все же был свежий воздух и работа, а теперь подыхай в мрачной камере.

- Конец! - простонал я, сжимая зубы от боли.

- "Конец"? - послышался вопрос. - Какой конец? Чей?

Я открыл глаза, удивленно взглянул в лицо Мориса. Оно смеялось - лицо нового товарища по несчастью. Что такое? Он сумасшедший?

- Так почему же конец? - переспросил Морис, подкладывая под мою голову туго свернутую куртку.

- Как? Неужели это надо объяснять? - бессильно прошептал я. - Отсюда не выйдешь. Там, в лагере, еще была надежда. А теперь...

- Да, это правда, - весело подтвердил Морис, оглядывая маленькую черно-серую камеру быстрым взором. - Отсюда уйти невозможно, если...

- Если? - с неясной надеждой переспросил я.

- ...если не будет чуда, - серьезно окончил Морис.

Я разочарованно отвернулся к стенке, махнул рукой.

- Разве можно шутить в нашем положении?

- Я не шучу, - ответил Морис.

- Чудеса! Кто теперь поверит в чудеса? Бывают ли они?

- Да, - уверенно сказал Потр. - Да, бывают. Только люди слепы и глухи. Все вокруг чудо. Каждый наш шаг - чудо. Вся жизнь - осуществление чуда: от рождения до ухода с земли. Даже смерть - чудо, равноценное рождению.

- Не понимаю, - равнодушно сказал я.

- Почему же? - возразил Морис. - Вы остались живы после побега - разве не чудо? Это - редчайшее явление. Обычно карабинеры убивают беглецов.

Я удивленно взглянул на него. Да, он верно говорит. Провидение хранило меня. Что стоило преследователям полоснуть по мне очередью? Но этого не случилось. Судьба помиловала меня.

- К тому же, - продолжал Морис, - в лагере вы были в цепях, а здесь без них. Итак, с одной стороны, потеря, а с другой - выигрыш! Тоже чудо!

- Просто здесь цепи ни к чему! - пробормотал я. - Отсюда и тень не уйдет.

- Человек не уйдет, а тень, именно тень, уйдет, - загадочно сказал Морис.

Что-то необычное слышалось в шутливом тоне Потра. Нельзя было понять, смеялся он или говорил серьезно. Кто этот человек? Почему в его голосе, во взгляде непоколебимая уверенность? Я, пересиливая боль, повернулся к нему, с надеждой взглянул в его лицо.

- Что вы имеете в виду... товарищ?

- Когда-нибудь узнаете, - подмигнул мне Морис. - Не все сразу. А сейчас скажу лишь одно - в любом положении не следует отчаиваться. Это недостойно человека. Надо надеяться, верить, мечтать...

- "Мечтать"! - иронически буркнул я. - Мечта не пробьет стен!

- Ошибаетесь, - возразил Морис. - Нет силы более могучей, нежели мечта!..

Металлическая дверь загрохотала. Открылось маленькое окошечко, в которое заключенным подают пищу. Усатая морда с сизым носом алкоголика рявкнула:

- Молчать! Еще раз услышу - карцер!

Окошко закрылось. Шаги в коридоре затихли.

- Какой еще карцер нужен? - прошептал я, оглядывая тесную мрачную камеру с маленьким окошечком наверху.

- По сравнению с карцером эта камера - роскошная комната! - заверил Морис. - Там мокрый цемент, всю одежду отнимают, раз в три дня пойло...

Морис посмотрел в окно, зарешеченное толстыми прутьями. В черном прямоугольнике мерцала яркая звезда. Потр указал на нее.

- Каждую ночь я гляжу на звезду. И ощущаю, понимаю необъятность мироздания. Но я - человек - обнимаю его своим разумом. Даже здесь, в тюрьме, я путешествую в бездонных глубинах Вселенной. Закрой окно - звезда засияет в моей памяти. Брось меня в карцер - я все равно буду созидать в своем воображении новые миры, где будут чудесные люди и прекрасные пейзажи. Да, мечта сильна! Кто может сдержать ее полет?..

Меня раздражал его непонятный оптимизм.

- Понимаю, - угрюмо прервал я его пылкие слова. - Но, воображая "прекрасные миры", можно гнить до смерти в каменном мешке. Насильники и тюремщики даже будут довольны. Мечтайте сколько угодно. А реальный мир в их распоряжении!

- Вы еще не понимаете, - мягко возразил Морис. - Мир мечты и мир реальности нераздельны. К тому же я имел в виду не пустые мечтания, а действенную мечту творца, который выполняет ее. О друг мой, тираны больше всего боятся мечты трезвых людей! Мечта наркомана - пожалуйста! Но мечта мыслителя - это мина под зданием реакции. Поэтому, говоря о мечте в этих ужасных условиях, я имел в виду нечто другое, чем просто утешение.

- Что же?

Морис хотел ответить, но сдержался. Или мне показалось? Не знаю. Да и слушать его я больше не мог. Снова сознание затуманилось, к сердцу подкатила горячая волна...