Шеф разводит руками.
– Технари наши закопались в эту подстанцию по самые яйца и маму на кон ставят, что авария самопроизвольная. Рубахи на себе рвут, никакой диверсии, говорят.
Я хмыкаю, шеф с готовностью отвечает кривой усмешкой.
– Ага! Замкнуло что-то ни с того, ни с сего, а тут как раз наш Бородинский мимо проходил. С автогеном и большой сумкой. Чего бы не воспользоваться… Я нашим, конечно, уши на задницы натянул, только больше для проформы. Даже мне понятно: выходит, спец посерьезней над подстанцией поработал. Выше головы не прыгнешь. Они хоть частично реабилитировались.
Я вопросительно поднимаю бровь.
– Чип-детектор с «Алмаза» оживили-таки. Четыре часа колупались, но инфу вытянули. Так на Бородинского по чипу и вышли.
Победных ноток в голосе полковника не слышно, и я его понимаю. Раз уж с Бородинским такой спец работал, подобный успех наших компьютерных гениев он наверняка предвидел. И то, что мы его личность рано или поздно вычислим, понимал. Но это его не смущало.
В России ему надолго не укрыться. Разве что в глухих деревнях, но люди не для того ювелирные ломают, чтобы до конца своих дней аромат сена с навозом вдыхать. А в любом самом провинциальном городке он на каком-нибудь детекторе засветится. Даже заходить куда-то необязательно, мимо магазина или конторы какой пройдет слишком близко… Беда в том, что тридцать восемь стран мира к Конвенции не присоединились, причем по крайней мере десяток из них – вполне цивилизованные. Там найдется частная клиника, которая и чип вырежет, и овощем человека не оставит – и пишите письма. Здравствуй, сладкая жизнь под новым именем.
Если Бородинский уже в одной из этих стран, все наши потуги по большому счету бессмысленны. Ну, оставим маленький процент на счастливый случай. Наш плюс – не так просто сейчас страну покинуть, не засветившись. Наш минус – все-таки нет ничего невозможного. Всех кротовьих нор не перекроишь.
Значит, надеемся, что уйти за границу Бородинский еще не успел, и стараемся взять его до перехода. Задача, ставшая в последнее время типичной.
И снова нехорошее ощущение внутри. Кому, как ни бывшему полицейскому все это понимать… Все он предвидел. И идентификацию своей личности, и привлечение «болвана». Выходит, считает свои шансы выйти победителем как минимум не ниже наших.
– Охрана почему не приехала? – спрашиваю.
Шеф сплевывает. Вернее, делает вид – функции слюновыделения в вирте все-таки не прописаны.
– А не было сигнала на пульт!
От дурацкого вопроса «как не было?!» я удерживаюсь. Что тут непонятного – одной самопроизвольной аварией больше, одной меньше…
Захожу внутрь магазина, исследую все помещения, рассматриваю прилавки. Несколько раз прошу шефа сменить картинки «было» и «стало». Готовился Бородинский, понятное дело, заранее и тщательно. Никакого особого погрома после себя не оставил, взял только то, что хотел, и остальное не трогал.
Полковник изо всех сил скрывает признаки нетерпения. Наверняка ведь думает, что я его специально злю, время затягиваю. Пусть думает. Я ни одной детали пропустить не хочу. Наконец вздыхаю и машу шефу рукой – закругляемся, мол. Он тоже вздыхает – с облегчением. Вываливаемся в кабинет.
– Скинь мне данные с камер за последние дни, когда и сколько раз Бородинский в «Алмаз» заходил, – прошу я.
Данные падают на чип практически мгновенно, шеф явно подготовился.
– На соседних камерах, которые не отключались, Бородинский засветился? – спрашиваю без особой надежды.
Шеф мотает головой.
– Не нашли пока. Ищем.
Оно и понятно. Камеры наблюдения – не чип-детекторы, от них знающий человек может укрыться. Если неизвестно ни точное место, ни точное время. Бородинский мог уходить с места преступления пешком, а мог на машине – не на своей, разумеется. И направлений для ухода несколько. Работа кропотливая, и рано или поздно должна-таки успехом закончиться. Только вот у нас весь вопрос и заключается между «рано» и «поздно».
Дольше тянуть нет смысла, я, в конце концов, тоже сегодня хочу домой попасть.
– Пошел грузиться, – я встаю с кресла.
Шеф тоже поднимается, жмет мне зачем-то руку и бормочет малоосмысленные пожелания. Ага, успехов в труде и большого счастья в личной жизни. Слушать все до конца мне лениво, на автопилоте иду в операторскую. Даже на Катю Михайловну в приемной не смотрю.
У Федоровича грустные глаза несправедливо побитой собаки, как будто это не он на меня, а я на него сейчас буду маску надевать.
Читать дальше