Юрий Никитин - Человек, изменивший мир

— Сбегаю на соседнюю кафедру. Сейфы у нас одинаковые, в прошлое воскресенье Иван Варфаломеевич пользовался моим ключом.

Он махнул подруге рукой и быстро вышел. Слышно было, как прыгал через несколько ступенек.

Я выглянул в окно. Соседний корпус располагался в добрых пятистах метрах. Пока доберется…

— Опыт очень опасный? — спросил у нее.

Она ответила не сразу, уже думала о своем, потом выпалила жадно, словно от меня могло прийти спасение:

— Для него — да! Здоровье у него слабое, каждый год ложится в больницу!

— Есть же народ покрепче, — сказал я.

— Ученый совет не разрешает проводить опыт над человеком! А над животными — ничего не дает.

Я посматривал на приготовленное ложе и думал, что болел только раз в жизни. И то в детстве, когда объелся пирожными.

Я опустился в кресло, оно скрипнуло и разложилось.

— Давайте! — сказал я твердо.

Она смотрела громадными глазами, и я читал в них все, что она думала в этот момент. Этот, мол, подходит куда больше. Ответственность? Пусть. Зато ОН уцелеет. Для него и на преступление можно пойти, не только на опасный опыт…

Она спешила, работала лихорадочно. Оказывается, нужно подсоединить уйму всяких проволочек, надеть на голову и обе руки браслеты. Ничего, пока тот добежит туда и назад…

Потом мир грохнул и разлетелся в огненной вспышке. Я успел только заметить, как быстро-быстро замигали — все лампочки, а стрелки на циферблатах скакнули и закружились…

В комнате колыхались два белых пятна. Одно склонилось прямо надо мною. Я напрягся и вернул себе зрение. Это была женщина, Галя. А ее муж метался по залу, бешено щелкал тумблерами, рвал рубильники, выдергивал из штекеров оголенные провода.

И орал, ругался. Лицо было перекошенным. К чему крик и паника? Все окончилось благополучно, видно по ее сияющему лицу. Успели.

Я поднялся. Голова сразу закружилась, в глазах потемнело, в дикой черноте замигали звездочки.

— Лежите! — закричал он яростно. — Вам нужно лежать!

Но все уже прошло. Я был здоровым и чувствовал это. И не стоило причитать, что мне грозила опасность. А тебе она не грозила? К тому же моему здоровью все слоны в Африке завидуют.

Женщина подбежала со стаканом спирта. Удачно на этот раз сбегал парень. Да только зря.

— Спасибо, — сказал я, — что-то не хочется.

Осторожно взял спирт из ее дрожащей руки и поставил на стол. У меня рука не дрожала.

Оба смотрели на меня во все глаза. Неужели изменился? Вряд ли. Во всяком случае, не внешне.

— Да, — сказал я. — Понимаю. Но не сейчас. Мне нужно подумать. Очень о многом подумать.

Кивнул им и пошел к выходу. Они шли сзади, губы у них шевелились, но я прислушивался только к собственным мыслям. Нужно остаться наедине с самим собой и подумать. Теперь, после расщепления генетической памяти, подумать есть о чем.

Да, только что я был дружинником у князя Ярослава, потом рубился на поле Куликовом. На горячем казацком коне несся с оголенной саблей на солдат наполеоновской гвардии… на белогвардейцев… на германский танк… Были походы и сражения, удалые пиры и торжественные тризны… Но все это было не главное.

— Вы слышите меня?! — надрывался мужчина.

Я кивнул и тут же забыл о нем. Это было не главное. Раньше всегда считал, что и все мои предки вели такой же образ жизни: от жизни старались взять побольше, а дать поменьше. Но как же с теми, кто сложил голову на плахе за крамольные слова, кто пошел на каторгу с пометкой «политический»? Чего мне не хватало, когда отказался от губернаторской родни, бросил университет и начал мастерить бомбы для убийства царя? Знал же, что вместо сытой обеспеченной жизни кончу на виселице или каторге!

— Послушайте, — сказал им на пороге. — Большое спасибо! Завтра зайду и все расскажу. А пока — спокойной ночи!

Крепко пожал им руки и вышел на улицу. Громадный город уже спал. Шел я медленно. Домой идти не хотелось, а куда нужно идти еще не знал. Впрочем, целая ночь впереди. К утру придумаем, куда идти. И вообще, зачем живем на свете.

Возле ворот королевского дворца золотой цепью были прикованы два исполинских огнедышащих дракона, чуть дальше на погнутых дюзах стоял небольшой космический корабль с лопнувшей обшивкой. Возле него лежала русалка. По дороге попадались летающие блюдца самых разных габаритов, а уж боевым марсианским треножникам и числа не было.

Лобода угрюмо шагал среди всей этой бутафории и старался подавить нарастающее раздражение. И раньше слышал какие колоссальнейшие суммы тратятся на декорации и съемки, но голые цифры не так действовали на воображение, как прогулка по павильонам. Это нужно было только представить: в США на съемку фильма «БЕН-ГУР» Голливуд затратил пять миллионов долларов, а на «Клеопатру» — двадцать пять миллионов! На фильм «Ватерлоо» была истрачена сумма в полтора раза большая, чем на настоящую битву под Ватерлоо! Во что обходится иная халтура нашему государству, Лобода не знал, но не без оснований предполагал, что и она влетает в копеечку.