Николай Гомолко - За великую трассу

Весь день инженер провел в каюте за чтением книг. Заманчивый, увлекательный мир романтики, любви, в который ввели его писатели своими творениями, рассеяли надоедливые, тревожные мысли, помогли ему на время забыть то, что так беспокоило его.

Полиция все еще так и не помогла сенатору Уолтеру. Поиски Рендола,продолжались, но безуспешно. От этой неудачи сенатор не находил себе места.

Самым мучительным для него было сознание того, что приостановилось строительство ракеты. Тысяча дьяволов! И как все это неожиданно произошло! И «райские ворота» были у него, и шпики на всей ракетостроительной территории следили за каждым рабочим. И вот - на тебе: Рендол выскользнул из рук, исчез, будто сквозь землю провалился… И это, конечно, недосмотр Чарли Петтона. Осел! Чтоб ему жариться на вечном огне!

Вместе с Рендолом исчезли чертежи самой важной части ракеты - сопла. Уолтер приказал срочно отыскать чертежников, выполнявших вместе с Рендолом проект космического корабля. Но копий у них не осталось. Были найдены лишь первоначальные эскизы проекта, которые потом сам же Рендол забраковал. Конечно, они могли быть полезными для сенатора не больше, чем для мертвого горчичники…

Встреча с государственным секретарем несколько успокоила Уолтера. В радостном ожидании осуществления своих надежд возвращался он на воздушном автомобиле домой, в главный город Республики. Просьба сенатора была исполнена. Все принадлежавшие Республике самолеты, ракетопланы и корабли возвращались назад, в свои базы и порты.

С минуты на минуту Уолтер ожидал желанного сообщения. Он сидел дома, в своем кабинете, один, угрюмый, злой, настороженный.

За широкими проемами окон висел кусок грязно-голубоватого неба. Будто злобно оскаленные зубы какого-то страшного чудовища, торчали невдалеке тупые, серые стены небоскребов.

… Обессиленный шумом, скрежетом, железным непрекращающимся громом города-спрута, города-дракона, уходил на отдых день.

Кабинет в особняке Уолтера был похож на музей. На одной стене - над мягкими плюшевыми диванами - висели дорогие, редчайшие картины известных европейских мастеров живописи. На противоположной - веером развешены образцы старинного оружия разных народов. Сияли золотом и серебром длинные сабли, таинственно поблескивали острыми лезвиями кинжалы, кортики, штыки. А выше, под самым потолком, как огромная капля змеиного яда, был подвешен макет атомной бомбы. В этот кабинет не без страха входили даже близкие знакомые сенатора. Еще бы! Здесь все как бы подтверждало силу и могущество единственного в Республике владельца ракетостроительного завода.

В углу, на широкой подставке из орехового дерева, стоял телевизофон. В эти дни экран его вспыхивал чаще прежнего, но хозяина телевизофон не мог обрадовать ни одним разговором.

…Двое суток прошли для сенатора в невыносимо тягостном ожидании, в бесконечном волнении. Отовсюду - ни единой обнадеживающей вести!

Дальнейшее ожидание стало невыносимым. В это утро Уолтер, вскочив с постели, сразу же приблизился к телевизофону. Торопливо, короткими нервными рывками настраивался он на волну главного управления полиции. Несколько раз судорожно нажал на позывную кнопку. И вот - овал экрана вспыхнул, затрепетал тенями. Потом как-то сразу ярко и отчетливо вырисовался знакомый угол кабинета и почти весь экран заняло продолговатое заспанное лицо.

- Хэлло, Мак! - как можно сдержаннее поздоровался. сенатор с главным шефом полиции. - Почему молчите, черт побери! Где Рендол? Где чертежи и атомный пистолет?

Шеф испуганно взглянул на Уолтера, растерянно развел руками.

- Все еще заняты поисками, сэр…

Лицо Уолтера налилось гневом. В ярости он едва не ударил кулаком по экрану. Так ненавистен был сейчас ему шеф полиции.

Как видно, удача в этот день не желала заглядывать в роскошный кабинет сенатора.

Но был еще один путь поисков. «Эх, черт! - хлопнул себя рукой по лбу Уолтер. - Старею, память слабеет… И как это я раньше не вспомнил - генерал Коллинг может помочь! Давний приятель, он изворотлив, сметлив в таких делах. Не может быть, чтобы мимо его рук проскользнул эта хитрая бестия Рендол…»

Уолтер крякнул, приподнялся на носки, чтобы размять старые онемевшие кости, и настроил телевизофон на новую волну. И сразу на него глянул выпученными глазами Коллинг. Он, как обычно, небрежно держал в зубах сигару, из которой медленно вился синеватый дымок,