Кирилл Берендеев - Друг мой !

Тогда я не понимал того, о чем пишу выше, тогда я просто беседовал. Ты так и не узнал меня в тот вечер, да и я не хотел отчего-то раскрываться пред тобой, боялся чего-то или не хотел спешить - не знаю, не помню. Мысли мои были далеко от тем наших разговоров, в сотый раз я пытался понять, что же за миссия привела тебя в эти печальные края, отчего тебе понадобилось жить здесь, ходить в этот клуб, болтать ни о чем с этими людьми и читать им свои рассказы. Да, ты был писателем тогда. Впрочем, почему тогда, ты остаешься им и сейчас... я надеюсь.

Я вспоминал твоих родных и друзей, твою работу, размышлял, пытаясь понять, что принес с собой ветер, который доставил тебя в этот мир, почему ты последовал за ним? - и так и остался ни с чем.

Работа? Я проверил потом, в тот же вечер. Нет, мне сообщили, что ты ушел с нее, довольно давно, пустившись в вольное плавание. Семья? Как таковой, ее у тебя не было, твои родственники доживали век в убеждении, что ты бросил все ради некоего важного задания, наиважнейшей и ответственейшей работы, которую могли доверить только тебе. И гордились тобой, гордились, хотя и не видели тебя так долго, что лишь по снимкам могли вспомнить твое лицо. Работа твоя стала их легендой и верой, с которой они могли позволить пустить в дом неизбежную старость.

Твои увлечения? - ты никогда не был заядлым туристом, особенно в столь отдаленные уголки, тем более в столь беспокойное место. Тебе претила суета и беспорядочность, неустроенность жизни: помнится, командировки тебя всегда пугали, я смеялся тогда над твоей мнительностью и необоснованными страхами и ставил в пример себя.

А теперь? Право же, я не знаю, что и думать. Даже ныне, узнав то, что открылось мне за прошедшее время, я все равно большего не понимаю. Наверное, и не пойму.

Я нагоняю на тебя мрачные мысли, друг мой? тогда потороплюсь перейти к главному.

Мы встречались с тобою всякий раз, когда устраивались собрания членов литературного клуба. Нас тянуло друг к другу то, что объединяло, но я и с удивлением и с тоской и болью в сердце убедился в простой истине - ты не помнишь меня. Подсознательно ты ощущал некую связь, что пролегла меж нами, но всякий, нашего роду-племени, встречаясь с собратом, чувствует нечто подобное. Однако дальше подсознательного ощущения близости ты - не мог? не стремился? - идти. Точно что-то мешало открыть тебе глаза и увидеть под туземной маской лицо своего друга.

И я терзался, не понимая причин неузнавания. Ты был и рядом со мной и где-то далеко в необозримых далях. Тщетны были мои старания - словами, жестами, намеками, даже прямыми упоминаниями, - вернуть тебе память. Напротив, всякий раз, как речь заходила о прошлом, мы спешил, ты торопился перевести разговор на что-то другое, более привычное миру, окружавшему нас, а, если это не удавалось, спешил - хоть и не хотел, я видел это! - покинуть меня.

Что это была за защита? От кого или чего? Я блуждал среди бесчисленных вопросов, я пытался выбраться на свет, на поверхность этого моря, но они снова и снова затягивали меня в свой темный омут.

Одновременно я пытался разыскать тебя - следы прежнего тебя - в иных мирах и сферах. Почему и откуда ты пришел сюда, что послужило толчком и причиною, что принес с собой ветер... нет, о ветре я уже говорил.

Поиски дали результаты. Странные и непонятные, когда я получил ответ на часть измучивших меня вопросов, то общее число их не убавилось ничуть, просто новых оказалось куда больше, чем исчезло прежних.

Ты оказался беглецом. Да, ты бежал сюда, в этот мир, укрылся в нем, растворился среди обитателей, покрыв свое лицо туземной маской. Ты старался спрятаться так, что буквально сросся с ней, с этой маской, сроднился, растворил ее в себе, стал ее частью настолько, насколько она стала твоей.

И это более всего меня изумило. Твой дом, твоя работа, твои соседи и друзья - я смею говорить о себе так же, - все они были оставлены в прошлом, вычеркнуты, отрезаны от твоего грядущего, отброшены, точно за ненадобностью. Ты все оставил позади, все, что имел, чем гордился, что любил, что ненавидел, или восхищался, чему поклонялся, - весь мир оставил, чтобы уйти в другой.

Признаюсь, я никогда не видел подобного. Да и не слышал ни о чем, что походило хотя бы в отдаленных чертах на твое поспешное бегство. Говорить о том, что я не понимал его, - значит, не выразить и доли всех чувств, хлынувших в мое сердце тогда. Твое бегство буквально подкосило меня. Я не мог объяснить его себе, боялся объяснить и, боясь, искал пути и маневры, чтобы принять его как часть известного - в свое время так хорошо! - мне тебя. И, прости меня, друг мой! так и не смог отыскать.