Джеймс Уайт - Большая операция

Поэтому, когда колесники взорвали свои ядерные устройства, огромная формация почти наверняка испытала боль, острейшую боль на сотнях квадратных миль своего тела. Боль более чем достаточную, чтобы безумно возненавидеть.

При мысли об этой огромной непередаваемой боли Конвей внутренне сжался. Некоторые вещи становились теперь вполне объяснимыми.

– Ты права, – согласился он. – Они почти ничего о нас не знают, но ненавидят наши тени. В частности, данный экземпляр ненавидит потому, что незадолго до того, как его тело было иссушено и облучено, по нему пробежали тени атомных бомбардировщиков, которые мало отличаются от теней наших летательных аппаратов.

– Приземлимся минуты через четыре, – неожиданно сообщил Харрисон. – Боюсь, что это будет на побережье – в нашей лохани слишком много дыр, чтобы она осталась на плаву. Мы в поле зрения «Декарта», и они высылают вертолет.

Глядя на лицо пилота, Конвей едва сдержал улыбку. Оно напоминало маску недогримировавшегося клоуна. От отчаянного напряжения брови лейтенанта нелепо изогнулись, а нижняя губа, которую он без устали жевал с момента старта, превратилась в пунцовую дугу и придавала лицу ухмыляющееся выражение.

– Инструменты здесь действовать не могут, и кроме небольшого радиоактивного фона никаких опасностей в этом районе нет. Можете спокойно приземляться.

– Ваша уверенность в моих профессиональных способностях просто трогает, – сказал пилот.

Их неровный полет перешел в едва контролируемое движение кормой вперед. Земная поверхность накренилась и ринулась им навстречу. Харрисон замедлил падение, включив на полную мощность аварийные двигатели.

Послышался раздирающий слух металлический скрежет, и все остальные лампочки на панели загорелись красным светом.

– Харрисон, вы разваливаетесь на куски... – начал радист с «Декарта», и тут они приземлились.

Еще несколько дней после этого наблюдатели спорили, было ли это приземлением или они просто врезались в поверхность. Амортизационные опоры выгнулись, отвалившаяся корма еще больше смягчила удар, остальное приняли на себя противоперегрузочные кресла, даже несмотря на то, что корабль опрокинулся, упал на бок и в нескольких футах от них сквозь щель в обшивке замелькал дневной свет. Спасательный вертолет был уже почти над ними.

– Всем выйти, – приказал Харрисон. – Защитный экран реактора поврежден.

Глядя на мертвую, лишенную красок поверхность вокруг, Конвей снова подумал о пациенте.

– Чуть больше или чуть меньше радиации в данном случае не делает большой разницы, – сердито заметил он.

– Для вашего пациента, да, – настойчиво произнес лейтенант. – Возможно, это эгоистично, но я подумал о своем будущем потомстве. Пожалуйста, выходите первыми.

Во время короткого перелета на корабль-матку Конвей молча смотрел в иллюминатор и тщетно пытался отделаться от чувства страха и неполноценности. Его страхи были реакцией на то, что вполне могло оказаться фатальным кораблекрушением, и следствием мыслей о еще более опасном путешествии, предстоящем ему через несколько дней. И любой врач ощутил бы себя ничтожным на фоне пациента, которого нельзя охватить даже взглядом. Он чувствовал себя одиноким микробом, пытающимся вылечить существо, в чьем теле он находился. Его вдруг охватила жуткая тоска по обычным отношениям между пациентами и врачами, царившим в Госпитале, хотя лишь немногих из больных и коллег Конвея можно было считать обычными.

Он подумал, что не лучше ли было бы послать генерала в медицинский колледж, чем давать врачу власть над целым субфлотом сектора.

Только шесть тяжелых кораблей Корпуса мониторов опустились на Драмбо.

Их посадочные опоры надежно закрепились за неровности дна в нескольких милях от одного из мертвых участков побережья. Остальные стройными рядами звездочек заполняли утренний и вечерний небосвод. Бригады медиков формировались внутри и снаружи кораблей, которые словно гигантские серые улья торчали из похожего на густой суп моря. Конвей, как и все земляне, жил на борту, в то время как инопланетяне (ипы) были прямо-таки счастливы, проводя время на морском дне и обходясь без обычных удобств.

Он созвал последнее, как полагал, предоперационное совещание в грузовом отсеке «Декарта». Отсек был наполнен предварительно отфильтрованной от животных и растений морской водой, так что луч видеопроектора беспрепятственно достигал экрана на противоположной переборке.