Николай Железников - Голубой уголь

— Ручным способом, пожалуй… Но мы попробуем механизировать работу, — сказал Ковров.

— Так или иначе, тюлени — наше спасение, — продолжал Жуков. — Не надо забывать, что выбраться из ущелья — это значит лишь сделать первый шаг. Там, наверху, необходимо еще преодолеть большой и опасный путь к ближайшему жилью: мы забрались далеко — на 81 параллель около Земли Франца-Иосифа! Да и лето подходит к концу, надо перезимовать так или иначе. В путь раньше весны не пустишься. Упорно и настойчиво выгрызаясь наверх, мы заодно подготовимся и к дороге. Главное — пища, а пищи у нас будет достаточно. Тюленей мы используем не только не хуже эскимосов, но даже лучше — в этом я уверен. Ну, скажите пожалуйста, зачем нам освещать и согревать наше помещение таким примитивным способом, как это делают дикари? Неужели мы будем сжигать по-эскимосски жир в плошках, страдая от вони и копоти и утилизируя лишь ничтожную долю заключенной в жире энергии? Разве мы не сможем наладить лампы и печи более совершенные? А потом, ведь у нас есть динамо, аккумуляторы, электрические печи, электрические лампочки. В чем же дело? Жир будет источником энергии. В сущности, безразлично, сожжем ли мы этот жир в каком-нибудь специально сконструированном аппарате, чтобы освобожденной таким образом энергией привести в движение электромотор, или сожжем его в нашем организме, проще говоря — съедим. Пищеварение в конце концов тот же процесс горения. Вводя в организм жир, мы освободим известное количество энергии, которая даст нам возможность произвести мускульную работу. Мы и вручную можем привести динамо в движение, а потом уже для любых целей пользоваться полученным таким образом электричеством. Может быть мы при помощи электричества начнем сверлить, пилить и ломать стены нашей ледяной тюрьмы. Поэтому я предлагаю заготовить не триста тюленьих туш, а больше, сколько сумеем.

— А знаете, — сказал, улыбаясь, метеоролог Осинский, — наши тюлени удивительно наглядно иллюстрируют закон сохранения энергии. Морские водоросли поглотили часть солнечной энергии, занесенной в глубину скудными лучами. Рыбы эту энергию поглотили вместе с водорослями и отдали ее, в свою очередь, вместе со своею жизнью тюленям. Тюлени приносят ее нам. Мы, съедая или сжигая тюленей, заставляем вертеться вал машины и переводим «тюленью» энергию в электрическую. Электричество согревает нас, освещает, работает для нас, и так далее.

— Товарищ Осинский кстати напомнил об этом законе, — внушительно заключил Ковров. — Помните, друзья, что при создавшихся условиях необходимо учитывать каждое движение, чтобы зря не расходовать энергии. Работая разумно и организованно, мы добьемся освобождения.

Несмотря на сильную усталость, Комлинский не мог уснуть. Напрасно он ворочался с бока на бок, поправляя изголовье — мешали уснуть его собственные мысли. Рассуждения о механизации работ с ледяными стенами, о тюленях, как источнике энергии, взбудоражили механика.

По складу своего ума Комлинский был изобретателем. Хотя у него никогда не хватало ни времени, ни средств довести какое-нибудь изобретение до законченной модели, но отделаться от страсти изобретать он никак не мог. Сейчас его мысль, прогоняя сон, настойчиво работала над деталями очередного полуфантастического проекта. Как и всегда в таких случаях, отдельные части машин представлялись Комли некому с такой чрезмерной яркостью, которая граничила с галлюцинацией. И хотя ему хотелось заснуть, он не мог себя заставить прекратить комбинирования с этими колесами, клапанами и рычагами. Видя, что ему не справиться с упрямыми колоннами ассоциаций, Комлинский попытался направить изобретательское усердие своих мыслей на злободневные задачи. Но не успевал он сосредоточиться на мысли об автоматической пиле для льда, как ловил себя на том, что опять думает о своем грандиозном двигателе, который осуществить в ледяной пустыне, очевидно, никак не представлялось возможным.

Наконец ему надоело ловить сон за хвост. Он вполголоса выругался и быстро встал.

— Ты чего? — удивился Бураков, дежуривший у больных.

— Все равно не спится, дай сменю тебя.

Он просидел всю ночь. Утром, когда все проснулись, Комлинский спешно что-то вычерчивал огрызком карандаша в записной книжке.

— Ты всю ночь не спал? — удивился Бураков. — Сейчас же ложись!

Комлинский, конфузливо улыбаясь, улегся и сразу заснул.

Комлинский просидел всю ночь, что-то вычеркивая в записной книжке.