После бани, Аристотеля повели к Олимпии; я последовал за ним. Она приняла нас добродушно и вместе важно, прилично царскому сану; протянула: для поцелуя свою руку. Я бы даже не ожидал этого от дочери Молосского Царя. На ней было парчовое платье, с двумя рядами застежек; перетянутое широким поясом, составленным из золотых блях; сверх этого платья лежала на плечах аксамитная ферезея, или фирузе, т. е. блистающая, с длинными рукавами, до полу; на голове, того же цвета шапка, вроде скуфейки, шитой золотом; на ногах того же цвета туфли, или папугищ на каблуках.
После приветствия Аристотелю, и расспросов про меня, она посадила нас, и приказала привести своих детей.
У меня затрепетало сердце от ожидания видеть юного Александра.
И вот — выбежали двое детей, мальчик и девочка; за ними толпа мамок и нянек. Мальчик, увидев незнакомых ему людей, остановился и смотрел на нас исподлобья; а девочка — это была Фессалина! — подбежала к матери, прижалась к ней, приклонила голову к груди её, и также устремила на нас свои огненные глазки.
— Саша, подойди к своему учителю, Никомаховичу, — сказала Олимпия, указывая на Аристотеля.
И Саша подошёл к нему, продолжая смотреть на него из подлобья; еще шаг, — снова взглянул на него; и вдруг, подпрыгнул, полез к нему на колени; ухватился сперва за рукав, потом за грудь, потом за волосы, и — стащил Мидийский парик [27] Парик был принадлежностью мистерий и празднеств Вакховых, потом Греческого театра, а наконец вошел в употребление у Царей и знатных лиц.
, прикрывавший безволосую голову Аристотеля.
Аристотель, торопливо поправив парик, покраснел с досады; но желал скрыть неудовольствие:
— Какой милый, живой ребенок, Василисса! — сказал он — особенно Глаза! глаза есть зеркало души.
Василисса Олимпия, в свою очередь смутились от замечания; ибо у её сына глаза были разные: один серый, другой черный.
Во все это время я сидел отуманенный мыслию: это будущий Александр!
Александр Филиппович, или вернее, говоря языком Ликийским, Александр Олимпиевич, казалось, был обыкновенный ребенок, плакал и кричал, как и все другие дети, сосал соску и Фиалковый корень, не искуснее прочих; но, с рождением его, родилось общее мнение, что он будет непременно великий, непременно покорит целый свет… и этого достаточно было, чтоб предсказание исполнилось. Сверх того, в день рождения его, Филипп видел предвещательный сон, который рассказать нельзя; а Сивилла, в рубище, с распущенными волосами, бегала, из края в край, и вопила: —Радуйся Македония, радуйся дева изшедшая из Арго! народилось у тебя детище с тройным талантом! После подобных предвещаний, по мнению некоторых Философов, не нужно бы было Александру ни учителей, ни воспитателей: он должен был быть без всякой человеческой помощи чем-нибудь сверхъестественным. Олимпия также была этого мнения; но бывший при дворе её, инкогнито, Египетский Фираун [28] Фирауан, древнее название первосвященника поклонников солнцу. — Это слово Греки обратили в последствии в тиран; и оно же Фараон.
, халдей и волхв Нектабан или Нектанет, сказал ей: «помилуйте, госпожа моя, не родится граненый алмаз, не родится и низаный жемчуг; а алмаз есть ум, а низаный жемчуг добродетели».
И Олимпия решилась воспитывать сына.
Так рассказывал мне дворовый Тивун, покуда Олимпия рассуждала с Аристотелем о методе преподавания наук.
Когда они кончили разговор, я сел опять на свое место.
Юный Александр стоял подле своего будущего учителя, а Фессалина подле матери.
Долго смотрела она на меня, вдруг спросила у матери:
— Маменька, а это мой учитель?
— Твой, дудука! — сказала, засмеявшись Олимпия.
— Мой? — вскричала Фессалина, бросаясь от матери ко мне, и обняв меня.
— О, признаюсь….
Духовным пылом возгоря,
Я думал: по восьмому году,
Она как Майская заря,
Воспламенила всю природу!
Что ж будет далее… когда
Придут законные лета?
Беда!
Представьте же себе мое удивление, когда Олимпия в самом деле предложила мне быть воспитателем Фессалины.
Я согласился; но чему же, думал я, буду учить ее? Для женщин одна в жизни акроматическая наука, разделяющаяся на три периода, на любить, любить и любить… буду учить ее правописанию.
И стал учить ее правописанию… и я уверен, что она не написала бы:
«Мой друхя бес тебя сашла
Сума, горит сердешный пламен».
Нет! строгий выдержать могла,
В правописании экзамен.
Но обратимся к делу.
Читать дальше