Александр Вельтман - Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский

— Браво, браво, браво, Фатой! — раздалось по всему триклинию; хохот общий прокатился громом.

— У-У-У-У! — закричали все, уставив палец на Антисфена.

Он побледнел, в душе его собиралась мстительная гроза, губы задрожали.

Вдруг вошел раб и сказал что-то на ухо Аристотелю. Аристотель заметно удивился, вскочил с дивана и, извиняясь перед гостями, вышел.

Хохот прервался.

— Что это значит? — спрашивали все друг у друга; но только я один понимал в чем состояло дело.

— Странная вещь, — думал я — неужели Антисфен нюхает табак?

Кажется, древние об нем и понятие не имели?

— Скажите, Господин мой, — спросил я своего соседа, — как называется это зелье, которое нюхает Антисфен?

— То βχχο? Вакхово, — отвечал он мне по-гречески.

— Ту-Вакху! табак! — думал я: — так это то самое то зелье, о котором мне говорил Цыган: зелье, предохраняющее от цынготы.

— Не называют ли его петюн или тютюн?

— Может быть πετενον — летучий, или тифос — вонючий.

— Что за чудо: petum, fetens, theffin… puant и ре… понимаю!..

— Не называлось ли оно никотиана?

— Это, я думаю, все равно, что и никеротиана [24] Nicerotianum. Parfum invente par un parfumeur nomme Niceros. .

— А! так вот он, Г. Нико, посланник Французский в Португалии, который прислал Екатерине Медицс маленькую провизию табаку в подарок, которой очень понравился табак, который и стал называться с тех пор королевин порошок?.. понимаю!

Г. Нико, следовательно, изобрел Амазонский табак… на табачном острове Табого. Теперь стоит только исследовать, не от табаку ли произошел Табагистан в Анатолии, и самое слово кабак, здание, в коем древние ели кебаб и курили табак…

Да и слово tabeo и tabes, и tabesco — гнить, портиться, и tabeda pestis — цинга, да и слово tabema, cabaret…

Вдавшись в исследования о табаке, я вспомнил и прекрасную оду о табаке, соч. Ильи Ларина. Эта ода начиналась: «на толь чтобы в печали» и кончилась:

Вдруг Аристотель вошел с радостным лицом; в руках его был свиток бумаги.

— Господа мои, — сказал он, — Филипп приглашает меня воспитывать своего сына! — и прочел в слух письмо Филиппа.

Все бросились поздравлять Аристотеля с будущими почестями.

— И так, ты оставляешь мирную жизнь Афин, Аристотель! — вскричал Фатой. Дайте же прощальный кубок!

— Очень хорошо делает — возразил Триэфон, достойный последователь Гераклита, жалкое, тощее существо, на которого никто не обращал внимания.

— Жизнь есть вещь продажная, от чего же не отрезать от нее куска и не променять его на золото и почести.

— Злую собаку выпустил ты на меня, Триэфон! — отвечал Аристотель.

— Знания наши есть товар, который требует сбыта, — сказал Зенон. — В Афинах этот товар очень дешев: кто пойдёт за плодами на торг, когда есть свой собственный сад!..

— Правда — перервал едкий Триэфон, — здешние умственные товары слишком залежались, стали рухлядью. Прощай, Господин мой, желаю тебе пить куриное молоко у Филиппа.

С этими словами Триэфон вышел.

Его проводил общий хохот.

— Странно, Господа мои, — сказал Евбей, какое противоречие между Философией и природой вещей! — Фалес и последователи его, полагавшие началом всего воду, были и есть люди совершенно огненные, что заметно и по Фагону, который весь горит; Гераклит же и последователи системы, производящей все от огня, были и продолжают быть, люди холодные, как на пример плакун Триэфон, который постоянно точит слезы. Разрешите мне эту проблему?

Проблема заставила всех задуматься.

— Не трудно разрешить, — сказал Аристипп: чья природа огненна, для того прохлада воды есть идея наслаждения; чья природа водяниста, холодна, тот дорожит теплотою, происходящей от огня….

— А так как теплота дает ему жизнь, — перервал вдруг наследник Платона, — следовательно он по себе заключает, что огонь дает жизнь всему и есть всего начало. — Это мое всегдашнее мнение.

— Браво, браво, Ираклит! Платон не отшибся в тебе: допивай всегда чужие стаканы; ибо мудрость и истина на самом дне.

— Прощай, Аристотель, прощай! — повторили все.

Я хотел удалиться вместе с прочими… но, подумал, и остался.

— Господин мой, — сказал я Аристотелю — вы изволите ехать в Пеллу; я также туда намерен ехать, и потому, мы можем ехать вместе.

— Очень рад спутнику, — сказал Аристотель, — но я не поеду верхом, я найму четырёхколёсную каруцу [25] Саггиса— (см. Плиния). По молд. также каруца, от Car, char. с запряжкой мулов; ибо уверен, что Филипп заплатит мне путевые издержки.