Полина Горбова - Шорох Дланы

Люди дополняют город: высокие, стройные, светлокожие, с белыми или светло-персиковыми волосами и большими серебристыми глазами с голубоватыми зрачками. Одеваются аскетично, функционально, без украшений.

В целом, как мы, думает Мира, только какие-то… блеклые. Она создает контраст, как яркое пятно среди сплошной бесцветности, на что, впрочем, никто не обращает внимание. Может, они ее не видят?

Вдоволь нагулявшись, Мира садится на нижнюю ступеньку многоуровневой лестницы, ведущей к эспланаде у гигантского дворца. Напротив кряжистый старик в полушубке торгует ярко-синими фруктами. Увидев мясистые плоды, Мира понимает, что околела до смерти и зверски проголодалась, с этим нужно что-то делать.

Выждав, когда торговец отвернется, она целеустремленно направляется к деревянным ящикам и осторожно протягивает руку к плодам. Сзади раздается гортанный вскрик:

– Пошла прочь!

Подбежавший мужчина хлопает ее по кисти.

Пространство резко сжимается, геометрия домов-сфер искажается и приобретает новые измерения. Воздух снова выдавливается из легких.

– Папа, зеваешь! – Голос отдаляется. – Тебя-бя чу-чуть не об-об-не-с-с-ли-ли! – Слоги множатся, растягивая слова.

Откуда я знаю их язык?

Глаза режет от нарастающего контраста, завеса слез мутит окружение. Последнее, что она слышит, – свист и дребезжание стекол. Зрение проясняется, и взгляд устремляется в…

…бурые топи. Розоватые ветви свешиваются над трясиной. Желтые отсветы играют на стволах. Из дупла сгусток вещества смотрит всеохватывающим глазом. Воронка затягивает…

Мира приходит в себя на заднем сидении кара. Нечто – делирий, видение – отступает и сразу забывается.

– Ты очнулась? – сдержанно цедит Теодор Даль. Его спина в полосатой рубашке и голова с редкими полуседыми волосами подаются вперед.

Мира трет кулаками глаза и выпрямляется. Наверно, Матильда позвонила ему.

– Что произошло?

– Ты упала в озеро.

– Понятно… Пап, я хочу сказать, я должна…

– Ты должна была учиться, – не дает договорить отец. – Мне позвонили с университета и сказали, что ты даже не пыталась исправиться, – он мельком глядит на дочь и с нажимом произносит: – Мира, о чем ты думаешь?

Ответа не следует.

– И вместо того, чтобы пойти домой, рассказать, – продолжает Даль, – ты летишь со своей подружкой на континент, где собираются асоциальные элементы! Мне стыдно за тебя! Вы там курили?

– Нет! Матильда летала по работе и…

Поняв, что в оправданиях нет смысла, она умолкает.

– Да, молодец! Отчислилась и поспешила гулять! Когда ты вообще собиралась сказать, что у тебя проблемы?

Город за стеклами сливается в одну линию, кар летит со скоростью гоночного болида.

– Я не собиралась!

– Почему?

– А какой смысл с тобой разговаривать? – говорит Мира после долгого молчания. – Когда мы последний раз хоть о чем-то говорили по душам? Теодор Даль, светило науки, всегда такой важный, такой занятой! Тебе и дела нет до меня, пока я не начинаю портить твою безупречную репутацию!

– Боже, это невыносимо! – восклицает Даль в сердцах. – Я больше не могу! За какие грехи ты мне досталась?

Жесткий комок камнем чешет горло. Крупная слеза падает на коленку и растягивается широким пятном.

– Ты совсем не ценишь тех, кто рядом! – глотая воздух, всхлипывает Мира. – Черствый! Ты любишь только звезды! На маму тебе было плевать! Ты просто забыл о ее существовании, отрезал и выбросил! За это я тебе досталась! Живи с этим! А теперь ты и меня пытаешься сделать ненужной!

– Как ты смеешь так говорить? – Теодор поворачивается и бросает суровый испепеляющий взгляд. – Ты! Неблагодарная! – Он со злостью направляет на Миру указательный палец. – Считаешь, я ваши жизни испортил? Отлично! Замечательно! Тогда покончим с этим, собирай вещи и…

– Смотри на дор…

Кар тараном пробивает переходный мост. Ноги зажимает смятым металлом и креслами. Машина глохнет. Кабину крутит, и со страшным свистом от прорывающегося через трещины воздуха кар пикирует в городскую пропасть.

Тьма над бездной…

Рион качается на стуле в аппаратной радиосвязи. Накручивает на палец тесемки рубахи. Осенний сквозняк порывами врывается в форточку и ерошит пюсовые волосы.

– Прием, – звенит тонкий голос Имы.

– Ты опять в моей комнате?

– Нельзя?

Улыбка замирает на губах.

– Тебе все можно.

Сумерки призрачным облаком наползают на Зорак, за окнами потихоньку темнеет. Отражение Риона, подсвеченное из комнаты, полупрозрачной маской плавает на стекле поверх тенистых контуров домов.