В. Бирюк - Расстрижонка

– Давайте. Выпускайте.

– Не. Вы давайте. Первыми.

Высказали разных слов. Сами себе, негромко, под нос. Меня крепко держали сзади за руки. Передняя пара — щитоносцы разошлись в стороны. Потом, тщательно контролируя друг друга, подняли копья вверх. Потом меня толкнули в спину. И тут же остановили, поймав за ворот. Потом снова подтолкнули. И одновременно мне навстречу ломанулся, как молодой бычок, Петенька. Тоже — со связанными за спиной руками. Я сообразил чуть повернуться, он чуть шарахнулся в сторону, копейщик, сбиваемый с моста, ахнул… Но не упал. А я уже был среди своих. Своих?! Какие у меня здесь свои?!

Невысокий воин из задней пары в закрытом шлеме — это называют антропоморфная личина — поймал болтающуюся у меня на груди верёвку от ошейника, резко ухватил в кулак, дёрнул и потащил. Одновременно что-то нервно заорал остальным. На непонятном языке.

И я снова, вприбежечку-вприсядочку… вытягивая шейку, дёргая связанными ручками, шевеля битыми ножками, страшась споткнуться и не имея возможности разогнуться…

Одни средневековые «люди русские» отбили меня у других, таких же. А ничего не изменилось: снова меня тянут на ошейнике, с вывернутыми за спиной руками, куда-то, босиком, бегом-бегом…

Стометровку, в согнутом, в связанном, в гору…? Да запросто! Спринтер на привязи с придурью.

Меня втащили по склону холма, завели за строй воинов. Верёвку от моей шеи отвязали, мой «таскальник» яростно поболтал своей железной кастрюлей на голове, стащил с руки окольчуженную рукавицу, и стал что-то ковырять у себя под подбородком. Точнее — под железной бородой.

Морда… очень неприятная. Никаких положительных… или, там, оптимистических… не вызывает. Тип 4 по Кирпичникову.

Шлем с крутобокой сфероконической тульёй, наносником, полумаской. На темени — штырь. Но не как на кайзеровском — штыком, а поменьше и с колечком. Подвешивать? Наносник — клювовидно изогнут сверху вниз, а также по ширине в виде ребра жёсткости. Вот этот… клюв железный — торчит посреди лица и… и ничего хорошего не навевает. Сделан на полумаске как единое целое. От нижнего края полумаски и самого шлема идёт кольчужная бармица. Переднее полотно похоже на бороду лопатой, спускается на грудь, заднее, примерно от уха до уха, прикрывает плечи и спину, как бы не до лопаток. А по подглазьям — нижним выкружкам для глаз, по всей ширине от глаз до бармицы — усы! Чёрные, широченные, в пять рядов, мелко завитые, длинные — аж за уши! Тоже — железные. Чеканные чернёные усы на морде — здесь это круто.

Сходные шлемы — святорусская реакция на свары между Изей Блескучим и Юрием Долгоруким. Княжеские междоусобицы привели к утяжелению защитного вооружения. Много стало княжья, озабоченного целостностью своего фейса.

Конечно: «шрамы украшают мужчину», но русские князья предпочитают обходиться без подобных украшений. И пришлось оружейникам строить вот такие многочастные закрытые конструкции.

Дорогое удовольствие. Княжеские шлемы ещё серебрят, золотят, святые образа приделывают. Иногда такая закрытость мешает. Ипатьевская летопись пишет о завершении одной из битв между Долгоруким и Блескучим:

«Изяслав же лежаше ранен. И тако восхопися. И ту хотеша киевляне пешцы убити, мняще ратного, не знаюче его. Изяслав же рече: „Князь есмь“. И один из них рече: „А так нам еси и надобе“, и вынза меч свой, и нача сечи по шелому, бе же на шеломе над челом Пантелемон злат. И удари мечом, и тако вшибеся шелом до лба. Изяслав же рече: „Аз Изяслав есмь, князь ваш“. И сня с себе шелом. И позна, и то слвшавше мнози, и восхитиша руками своими, с радостью, яко царя и князя».

Забавно: киевский пешец был рад убить, а не взять в плен, русского князя. И изукрашенный образ Св. Пантелеймона на шлеме — его не остановил. Кстати, Андрею Боголюбскому в том же бою схожие ребята, только конные, разрубили шлем прямо на голове.

В наблюдаемой железной морде — золочения с драгоценными камнями и святыми образами — нет. Вывод: не княжьё.

Воин что-то сделал, фыркнул, провернул этот самовар и снял обеими руками:

– Господи боже мой! Иване! Господин мой! Здравствуй! Как я рада!

Мда… Однако… Можно я присяду? А то ножки мои… не держат.

Это была моя неверная наложница. Это была Елица.

В Москве меня должны были убить. Не за вины мои — за тайны известные. За участие в делах семейных князей русских. Но… снова. «Рояль»? Как сказать…

Три года тому Любава удержала меня от убийства. От казни рабыни моей, мне изменившей. Заставила переломить обычное, естественное стремление уничтожить изменщицу. И я отправил Елицу, вместе с попавшимся под руку мальчишкой, свежепосвящённым воином Перуна, Кестутом — младшим княжичем Литвы Московской, сделанным мною сиротой — я погубил только что его отца и мать — в его наследственное владение — на Поротву.