Вера Чиркова - Убить в себе зверя

К тому моменту мы уже успели истратить все свои болты, отстреливаясь от огромных хищных варанов, выпили всю воду и потеряли, спасаясь от хищников, единственное серьезное оружие. И это еще огромное счастье, заявили аборигены, что нам не встретилась ни одна туффа – жуткое исчадие местной фауны.

– Это может получиться! – произнес внезапно Кен и я вздохнул с облегчением, наконец-то метод – «проблема – Кен – решение» снова заработал.

Получив инструкции к действию и открыв лючок в подвальчик с балластом, я попытался пролезть в него. Не тут-то было. Это отверстие совершенно не подходило к моим плечам.

– Мозно я? – худенький низранин ловко юркнул вниз. За ним, несмотря на наши возражения, в люк решительно спустилась Тези. Кен хотел присоединиться, но ему заявили что там и без него тесно. Работать в подвальчике высотой около метра приходилось на коленях. Нам оставалось только взяться за расширение люка, чтоб как можно быстрее сменить Тези. Через час пыльной работы по пересыпке песка удалось освободить один угол. Отогнув край старой серебристой пленки, застилавшей дно и стенки корзины, так, чтоб песок не ссыпался обратно, мы проделали в уголке днища небольшую дырку и на этом устройство удобств было закончено.

Пока мы решали эту проблему, наступил вечер. Стоя у бортика и рассматривая нескончаемые волны барханов, я вдруг почувствовал нестерпимый голод и вспомнил, что по правилам Риссеу уже должен жевать хайку и пить свою законную бутылку воды.

И хотя теперь у меня ничего этого не было, я бы не согласился возвратиться к низранам даже за сотню пайков.

А вот глупый охранник летит в неизвестность и возможно никогда не вернется домой. Может сейчас кто-то горько плачет по нему. Мне вдруг захотелось сказать Миссе что-нибудь ободряющее и я развернулся лицом к обществу.

И тут же забыл свои благие намерения, завороженный увиденным действом. Стоя на коленках на куске старой тряпицы Тези сосредоточенно делила куски хайки и бутылочки с водой. И скудные пайки с жестокой реальностью напомнили мне, что наши нищенские запасы, принесенные под одеждой, приходится делить теперь не на троих, а на четверых. Миссе, видимо, понимал это особенно отчетливо, потому что сидел, отвернувшись от еды, и его худенькая спина была напряженно выпрямлена. И снова жалость к этому путешественнику поневоле поднялась в моей душе. А Тези, хлопнув низранина по плечу, молча, как равному, подала ему кусок хайки и воду. Потом, подвинув нам с Кеном наши пайки, спокойно откусила свой кусок.

На этот раз ужин занял у меня намного меньше времени, чем обычно, и, глядя, как низранин аккуратно ссыпает в рот последние крошки я вдруг решил задать ему свой вопрос:

– Миссе, а у тебя мать с отцом есть?

Никогда до этого я не видел у обычно невозмутимых низран таких широко открытых от удивления глаз и рта. Кен как-то нервно хихикнул, и широко открыть рот пришлось мне, потому что Тези неожиданно заговорила на языке, которого никто не должен был здесь знать, кроме нас с Кеном. Первые же ее слова, резко брошенные мне в лицо, настолько потрясли меня, что она, заметив это, смягчилась и уже спокойнее выдала такую информацию, от которой заглючил бы любой компьютер.

Эти шепелявые низране, оказывается, откладывали яйца! И к тому же, у них был махровый матриархат. В том доме, что стоял на главной площади, жила их мать-царица и ее дочери. А отцами становились многие заслуженные соплеменники, которых призывали к исполнению супружеского долга по выбору царицы. Но самое невероятное всё же было другое. Пустынные царицы далеко не все отложенные яйца вручали на высиживание своим дочерям. Отбракованные по известному только ей принципу яйца, мать надкалывала и отдавала слугам для приготовления яичного порошка, который, кстати, в качестве биодобавки входил в ту самую смесь, что всегда вызывала у меня такие подозрения.

Тези давно замолчала и, отвернувшись от меня, что-то перекладывала в наших небогатых запасах, а я все переваривал услышанное. Мне и раньше казалось странным, что низране никогда не говорят о своих семейных делах, и не ходят по улице женщины с маленькими детьми, но спросить об этом было совершенно невозможно. Скрытные и подозрительные пустынники и за меньшее любопытство наказывали очень строго.

Только одно непонятно, откуда тогда Тези все это известно, ведь она такая же рабыня, как и мы? Я все – таки задал потихоньку этот вопрос Кену, укладывающемуся около меня на ночлег, хотя и чувствовал интуитивно, что этого делать не стоит. Друг как-то странно взглянул на меня и так же тихонько ответил: