Кирилл Берендеев - Один из них

- Значит, вы хотите обречь меня на безумие? Или смерть?

Граф побледнел.

- Да что вы такое говорите! Я не знаю, что сделал с вашим "я" "Асмаранд", но поймите, что его сила далеко не беспредельна.

- Моя так же. В таком состоянии, как сейчас, я не протяну и недели.

- Вера, - строго произнес он. - Только вера спасает. Вы знаете "Асмаранд", поняли его силу, и это поможет вам. А я же обязан возвратить эту книгу, вы же видите, она губит всех, кто окажется с ней под одной крышей. Быть может, погубит и меня, как погубила всех, кто владел ею прежде, но я стар, мне недолго осталось...

- Зато мне осталось долго! И смерть в безумии мне не кажется желанной платой за возвращение "Асмаранда" на родину. Если на то дело пошло - я отвезу его сам, - мозг пронзила острая, как лезвие бритвы, боль, но я стерпел. - Вы же говорите, знающие люди найдут способ помочь.

Я скривился и затряс головой. Боль не проходила.

- Так что мне ваша жертвенность ни к чему. Возраст не тот и потребности, знаете ли, не те. Поэтому я хотел бы забрать "Асмаранд". А что и как буду делать с ним в дальнейшем, - сообщу дополнительно.

Не дожидаясь реакции графа, я подставил стул и потянулся к верхней книжной полке. Вячеслав Соломонович помедлил лишь мгновение. Я почувствовал, как тонкие пальцы вцепились в рукав пиджака.

- Остановитесь, прошу вас! Вы сами не понимаете, что делаете. Вы все погубите! -причитал граф, пытаясь стащить меня со стула. - Да остановитесь же!

Я не слушал его. Пальцы нащупали ковчег, обхватили его, стали вытягивать из-под наваленного Лескова. Ковчег будто держался за что, я никак не мог выдернуть его. Снимать книги было некогда - граф удвоил усилия, пытаясь оттащить меня от полок. Стул подо мной зашатался, чтоб не упасть, я вцепился в ковчег мертвой хваткой. Тогда зашаталась вся пирамида полок.

Мгновение, и "Асмаранд" оказался освобожденным из-под книг, тома, преграждавшие ему путь, посыпались с полки. Потеряв равновесие, я слетел со стула, упал, крепко стукнувшись спиною о стену. Падая, я неосторожно толкнул Вячеслава Соломоновича, едва не сбив с ног. Граф споткнулся, припадая на колено.

И в этот миг шесть полок, медленно отлепившись от стены, обрушились на него всей своей тяжестью.

Он не успел поднять руки, только смотрел в изумлении на книжную массу, с картинной медлительностью падавшей на него с трехаршинной высоты. Вячеслав Соломонович как-то странно вздохнул, словно успокаивая себя. А в следующее мгновение его не стало.

Сухая рука, покрытая старческими пятнышками, упала возле моего бедра; пальцы раскрылись, точно прося о чем-то. Превознемогая боль, я поднялся и торопливо отступил на шаг. И - минуту или мгновение - стоял, беспомощно глядя на распростертое тело старика, заваленное грудою разбитых полок, разбросанных книг, битого стекла.

Медленно, очень медленно по паркету потекла струйка багровой венозной крови. Черной лужицей она собиралась у десятого тома Лескова. Я отступил и пред ней. И тут только ощутил, что обеими руками с силой прижимаю к груди "Асмаранд".

Словно очнувшись от долгого сна, я выбежал в полутьму коридора. Тишина. Безлюдье. Никто не отозвался на грохот. Старый дом безмолвствовал, и лишь за окном, вдалеке, слышались счастливые детские голоса.

Стараясь идти ровным шагом, понуждая себя не торопиться, я прошел коридор, вышел на крыльцо и снова оглянулся. С улицы темнота коридора казалась материальной - и потому безжизненной. В мозгу промелькнула мысль о "скорой", промелькнула и тут же исчезла, заглушенная настойчивым стремлением - бежать.

Лишь отъехав от дома квартал, я осмелился выжать из автомобиля все, на что он был способен. Но пот заливал глаза, руки ходили ходуном, дрожали так, что машину бросало из стороны в сторону. Несколько раз я избежал аварии разве что чудом. И все же уменьшить скорость убегания не мог.

Не помню, как я добрался до дома. Точно в глубоком сне это было. Из которого вывел меня удар бампера в ошпатлеванную стену гаража. С трудом выбравшись из машины, я прошел наверх, рухнул, не раздеваясь, на кровать, и забылся беспамятным, радужным сном.

Мне снова снятся прежние удивительные сны. Каждую ночь. Волшебные, неземной красоты, восхитительные видения. И каждое утро я открываю глаза и с тревогой и беспокойством вглядываюсь в наступающей день. И жду. До самого вечера, до прихода нового сна.

Тому есть причины. Их две.

Прошло уже две недели со дня смерти Вячеслава Соломоновича, долгих четырнадцать дней. Но за все это время, исполненное волнениями и переживаниями, бесплодными метаниями и запоздалыми раскаяниями, граф ни разу не потревожил меня. Мой ночной покой под надежной защитой книги, "Асмаранд" не позволяет черным мыслям витать в моей голове среди ночи, избавляет меня на короткое время от дневных забот и дарит взамен сказочное волшебство сновидений. О Вячеславе Соломоновиче я вспоминаю лишь утром, высвобождаясь из тесных объятий ласкового сна, сна, будто не желающего уходить. И в сотый, тысячный раз, вспоминаю тот день, восстанавливаю до последней мелочи, до самой неприметной детали и с непонятной настойчивостью переживаю заново. Снова и снова перед моими глазами рушатся полки, рассыпаются книги, бьется стекло. Снова падает предо мной тонкая рука графа, покрытая старческими пятнышками и узлами вен, ее ладонь раскрывается... и по паркету течет тонкий ручеек крови, собираясь в черную лужицу у десятого тома Лескова.