Магдалина Шасть - Трупы в озере

– А я такой не рождалась. Я вообще не такая. Ну, нормальная я. В смысле, как все.

– Дианка, ты в девчонку, что ли, влюбилась? – внезапная догадка Толика, озвученная им так просто и обыденно, больно резанула Диану по ушам.

– Нет, конечно. С чего ты взял? И вообще, это не твоё дело! – она всегда заводилась с полоборота, готовая дать в торец любому, кто пытался залезть в душу. Но здесь другое дело, конечно. Сама к Толику пристала. С расспросами.

– Извини. Если захочешь высказаться, всегда готов стать свободными ушами. Иногда бывает нужно с кем-то поговорить.

– Не нужно мне ни с кем разговаривать.

Всё у этих геев не так, как у людей. Свободные уши, надо же. Сколько знала Диана мужиков, им всем плевать было на её причуды и душевные терзания. А этот, гляди, поговорить предлагает. О чём с ним разговаривать? О гомосеках? Диана Ласточкина не такая. Она нормальная. А Анна? Анна просто очень красивая женщина. Художники любят красивых людей. Это эстетично. ЭТО понятно.

Вернувшись из магазина, Диана сразу же схватилась за планшет, забывая поужинать. Но портрет Анны никак не выходил. Вроде бы похожее лицо, но образ то и дело ускользал, искажался. Видимо, нужно как следует запомнить, а лучше сфотографировать. Хотя, как ЕЁ фотографировать? Только палиться.

– Смелая девушка! Сейчас я покажу Вам, что такое асфиксия, – прекрасная Анна запрыгнула Диане на грудь и крепко схватила изящными руками за горло. Дыхание тут же перехватило. Сердце ёкнуло и остановилось. Будто тяжёлой каменной плитой придавило. Ни повернуться, ни закричать. И Анна уже и не Анна вовсе, а покойник, измазанный болотной тиной.

Ласточкина в ужасе вскочила с кровати. В комнате было тихо и темно. Приснилось. Художница открыла свой ноут. Анна смотрела на неё оттуда, загадочно улыбаясь. С саркастической ухмылкой в уголках безупречных губ. Именно так. Именно так. Суть Диана уловила. Остались лишь мелкие штрихи. Ещё завтра нужно будет приглядеться. Чтоб наверняка. Ах, АННА! Дианины руки сами собой полезли возбуждённой хозяйке в трусы. Нет! Не станет она опошлять образ божественной Анны примитивной мастурбацией. Её чувства выше. Много выше! Студентка принялась увлечённо ласкать себя, то и дело поглядывая на ещё совсем сырой эскиз. Недорисованная картинка почему-то казалась обезумевшей Ласточкиной почти шедевром. И ЭТО не то, о чём подумал развращённый Толик. Это выше! Много выше! Совсем не то. Ведь Диана даже не лесбиянка. Она слабо застонала.

Но на занятиях Диану ждало разочарование. В учебную комнату явился невысокий мужик с кроличьими глазами и велел сидеть тихо. На вскрытие их больше не повели. Анна Михайловна отсутствовала.

Павел был пятым законным мужем Валерии Егоровны. Трудно сказать почему, но этот добродушный, покладистый мужичок был Анне особенно близок. Возможно, потому что относился к ней с сердечным великодушием и всегда защищал не самую послушную девочку от авторитарной матери. Впрочем, родного отца Анька вообще не помнила. Тот умер ещё совсем молодым, от инфаркта.

А однажды дядя Паша потерялся. Взрослый мужчина, абсолютно трезвый, в хождениях налево не замеченный, серьёзный и со всех сторон положительный, ушёл в дачный магазин за спичками и не вернулся.

Мамка впала в бешенство. Уйти, как в анекдоте, за спичками, а потом где-то зависнуть, было для неё личным оскорблением, жестоким предательством, абсолютным преступлением.

– Убью эту курву! Разорву! – горячечно орала разъярённая Бессонова, отправляясь вечером на поиски загулявшего мужа. Шестнадцатилетняя Анька всерьёз подозревала тогда голубоглазую, вечно флиртующую с окрестными мужиками соседку, но волновать раздосадованную мать опасалась. Та и так уже покрылась от переживаний розовыми пятнами, с ног до головы.

У голубоглазой курвы Павла не оказалось. Впрочем, как и у других курв. И скоро Анька с мамкой поняли, что с дядей Пашей случилось что-то не слишком хорошее. Но мать успокоилась. Мужья экспрессивной Валерии Степановны умирали с подозрительной регулярностью, и умная женщина понемногу к этому привыкла. А вот с любовницей гордая Бессонова смирилась бы едва ли.

Ранним утром, обречённо вздыхая, вышли они, с мамкой вдвоём, шерстить лесистые окрестности, отчаянно надеясь на чудо. Но чудес в тот день так и не произошло. Павел бесследно исчез.

Спустя несколько суток дядя Паша обнаружился в одной из городских больниц, в реанимации. Он был худой, с расцарапанной грудью и без сознания. Лесник нашёл едва живого человека, раздетого и израненного, лежащим в лесу, за несколько километров от дачи Бессоновых. А кто-то из медперсонала узнал в незнакомце Павла и доложил Анькиной матери. Но толку от такого мужа уже не было.