Мария Фомальгаут - Квариат

…вздрагиваю от выстрела так, будто не я стрелял, а в меня стреляли, и стыдно признаться, что это сделал не я, не я, оно само хлопнуло, кровавые кляксы на белоснежной рубашке, он расстегивает пуговицы, смотрит на аккуратное черное отверстие, которое тут же затягивается.

– Ну… давай еще?

Стреляю ему в голову – уже просто от собственного бессилия, понимаю, что ни черта я тут не сделаю, что происходит какая-то муть, безумие какое-то, которое мне никто объяснять не собирается.

Входят люди в форме, снова не понимаю, почему меня не убивают, почему мягко уводят куда-то, пойдемте, пойдемте, ваши апартаменты здесь, в правом крыле, пожалуйста, может, чего-нибудь принести? Так и хочу ляпнуть, принесите мне городок, и дом мой, и тетку, хотя нет, тетку не надо, хотя нет, пусть будет, только пусть не орет. И маму еще, даром, что я её никогда не видел, и Даньку придурка, и… да ну вас совсем…

И все-таки опешиваю, когда вижу Даньку, глубоко за полночь, вот так, пробирается в окно, откуда он вообще взялся, Данька умеет так взяться, что в жизни не поймешь, откуда. Почти верю, что Данька и правда пришел, потому что я его заказал, пусть даже мысленно, тут же спохватываюсь, а кто это мог знать, что я его заказал, или они уже мысли мои читают, или как… Тут же понимаю, что рассуждать некогда, какого черта Данька взводит курок, совсем с дуба рухнул, или как, еще хочу сказать себе, что это розыгрыш, хорош уже придуриваться, и понимаю, что ни черта он не придуривается, он и правда, слышу чей-то голос в данькином наушнике, обычно у него там музыка какая-то, которую и музыкой назвать нельзя, а теперь голос, резкий такой, каркающий, убей его, чего ждешь-то, стреляй… Данька, дурище такое, на что ты рассчитывал вообще, забыл, что ли, как с тобой сражались еще в шутку, как я у тебя палки из рук выбивал, а теперь р-раз, наступить на пистолет, два – наступить на протянутую Данькину руку, врешь, не возьмешь, а теперь хрясь по второй руке, ага, больно, а-а, ты еще ногами бить будешь, в-вот тебе в висок, что-то мерзко хрустит под моим кулаком, сердце холодеет, не надо, не надо, ну пожа-алуйста…

Когда люди в форме вбегают в комнату, я уже держу Даньку на мушке, знаками показываю, что уже все под контролем, сейчас я его прихлопну, нет, дайте я сам…

Люди уходят, медленно, нехотя, не торопятся оставлять меня наедине с Данькой, которого я сейчас прихлопну, а ведь прихлопну же, а сам виноват, а нечего было лезть, и вообще, хорош братец, ничего не скажешь, хоть и двоюродный, а все равно…

– …дебилище… – Данька буквально выплевывает слова, – деби… лище… ты… не по… нял… у те… бя… с ним… связь…

– С кем еще?

– С этим, с кем…

– Ты че несешь вообще, бошку давно не отрывали?

– Да не, не в этом смысле…

– А в каком еще?

– Да черт пойми в каком… короче, тебя ранят, он тоже будет ранен, тебя убьют, и он умрет… сечешь?

Хочу спросить, кто ему сказал такое, что за бред вообще, – не спрашиваю, уже понимаю, что это правда, безумная, немыслимая, но правда, а значит… Кусочки головоломки стремительно складываются, уже понимаю, зачем пришел сюда Данька, врешь, не возьмешь, – мир кувыркается перед глазами, вспоминаю, что не я один умею выбивать из рук оружие, черт, Данька, пусти-пусти-пусти, слышу, как кто-то орет в динамик данькиного наушника, не трогай его, слышишь меня, не вздумай даже – понимаю, что Даньку не остановить, еще успеваю услышать его коронное – падай, ты убит…

– Ты… ты что натворил вообще? Я говорил тебе, и трогать его не смей!

– Да вас не поймешь, то сами отправили Даньку убивать, теперь трогать не смей… мне, думаете, просто было брата вот так угрохать…

– Да ты не понимаешь… это же на брате твоем только опробовали…

– Что… опробовали?

– Связь эту…

– А кто… опробовал?

– Я откуда знаю, кто это все делает? Так или иначе, эта хрень теперь на весь мир раскинется, где одного убьют, там и всех вслед за ним… по цепочке… и ты цепочку эту запустил уже…

Они смотрят на меня – их шестеро, а мне от волнения кажется, что миллион – думают, что со мной делать, или застрелить сразу, или спросить, какого черта я здесь делаю. Наконец, спрашивают, будто сами пугаются того, что спрашивают:

– Цель визита?

– Понимаете, я…

Понимаю, что не смогу объяснить, что все слишком сложно, если не сказать больше – я даже себе не смогу объяснить, зачем я пришел сюда, а уж другим…

– Я плохой, – говорю я, наконец.

– Вот-вот… плохих-то мы не пускаем, у нас своих плохих хватает…