Сергей Раджабов - Ном

Анна залилась краской и уже набрала воздуха, готовая взорваться, когда доктор отвернулся и пошёл в сторону детского отделения, по привычке заглядывая в каждую приоткрытую дверь.

Во время обеда в столовой все обсуждали утренний поступок Вито, но затихли, как только Ардженти въехал в столовую. Он никогда не ел вместе со всеми. Уго подъехал к Вито, который наматывал спагетти и слушал рассказ Терезы о соусах, которые придумывала её бабушка, чтобы кормить многочисленное семейство.

– Зайди потом ко мне, как поешь, – негромко сказал Ардженти и укатил к себе. Столовая снова загудела.

– А может, он не такая уж свинья. Расскажи мне потом, о чём вы говорили, – Тереза подмигнула Вито. Тот кивнул.

По дороге к Уго навстречу Вито прошли священник и его сиделка, которая что-то сердито бормотала себе под нос. Падре на ходу ей тихо отвечал, – Вито не мог разобрать слов, – а когда поравнялись с ним, то молча проскочили мимо.

Палаты никогда не запирались, но Вито постучал. Ответа не последовало. Он вошёл, сразу прошёл в оранжерею. Старик был там, сидел к нему спиной.

– Синьор Ардженти?

– Уго. Родители назвали меня Уго. Последний раз я слышал собственное имя от жены пятнадцать лет назад. Видел этих двоих?

– Священника и женщину?

– Да. Для них я синьор Ардженти. Денежный мешок, часть из которого Сильвия получает, пока я жив, а падре Винцент надеется получить остальное, когда я умру. Деньги. Мало их иметь, нужно ещё уметь их потратить. Что толку платить сиделке, которой не бывает на месте в нужный момент? Что толку отдавать деньги церкви, если не чувствуешь раскаяния? Если бы можно было купить себе новое тело, всё бы отдал. У тебя нет лишнего?

Вито покачал головой. Старик хмыкнул.

– Расскажи мне, Вито, мальчик с таким живым именем, что ты делаешь здесь?

– У меня практика для школы.

Старик отмахнулся:

– Ты мог выбрать место попроще. Не-е-ет, тебе нравится смотреть на затухающую плоть. Я видел, как ты смотрел на Антонио. Как он умирал. Поэтому ты здесь. Тебе нравится.

– Мне интересно, что происходит, когда человек умирает. Интересно, что с этим можно сделать.

– Хмм… Когда я узнал, что ты хочешь со мной познакомиться, то решил, что любопытный ребёнок, которому смерть щекочет нервишки, может, так сказать, не дожидаясь, пока произойдёт то, ради чего он сюда пришёл, поторопить события.

– В смысле, убить вас?

– Да. Но твой поступок меня озадачил. Никто не заметил, что у меня проблемы, только ты. Значит, ты за мной наблюдал. Но почему ты мне помог? Мог бы просто наблюдать, как я умираю, или даже…

– Я хотел попросить вас позволить мне быть рядом, когда вы будете умирать. Только, когда уже ничего нельзя будет сделать. А тогда ещё было можно.

– Нагло. Зато честно.

– Просто, говорят, вы ведёте дневник…

– Кто сказал?

– Все говорят. Говорят, вы с самого начала решили, что не будете лечиться, а только ждать смерти и вести дневник.

– Лечиться… А смысл? Они не умеют лечить стариков. Всё их лечение – это отравить весь организм, авось болезнь сдохнет первой. Молодые ещё могут выжить, у таких как я шансов нет. Сто раз видел. Даже если эта тварь подохнет, то своим трупом потом точно отравит остальное тело. Никакого смысла. Только деньги тратить. Дневник. Да. Я веду дневник. Сильвия мне помогает, когда я сам не могу управиться с камерой. Это мой подарок тем, для кого смертельная болезнь – пугающая неизвестность. Неизвестность пугает сильнее всего, ты не знал? Все мы обречены с того момента, как родились. Но какое-то время нас это совершенно не беспокоит. Мы можем радоваться, заниматься делами, строить планы, смотреть дурацкие сериалы, как будто наша последняя минута чем-то отличается от любой другой. И всё потому, что ближний свет фар освещает нам клочок пути, который мы сами же и нарисовали. Но всё меняется, когда нам называют срок. На нашем рисунке появляется дверь, за которую не проникает свет. Я надеюсь, что мой дневник поможет тем, кому назвали срок, справиться со страхом темноты.

– А священники. Разве это не их работа?

– Да-да. Падре Винцент. Но он больше не придёт.

– Почему?

– Потому что я просил его не приходить. Своими россказнями он мне мешает сосредоточиться на реальности. Промывал мне мозг, чтобы я оставил церкви побольше денег. А у самого глаза рыбьи.

Уго замолчал и с минуту как будто спал.

– Я стал быстрее уставать. Скоро обезболивающее станет действовать хуже, а я буду болтаться в беспамятстве всё дольше и дольше. Ты получишь копию дневника без права распространения. Все права на него будут у Сильвии. Таков наш договор.