Гордон Диксон - Лалангамена

Крылья оказались в порядке, и Марис пристегнула ремни. «Эти крылья еще долгие годы послужат Коллю, — с удовлетворением подумала она, — затем его детям, и внукам, и еще долго-долго…»

Гарт подошел и встал рядом с ней. Марис взглянула на него.

— Я не так ловок со словами, как Колль или Доррель, начал он. — Я хотел… словом, всего хорошего, Марис.

Он покраснел, не зная, куда себя деть. Летатели не прощаются друг с другом. «Но я уже не летатель», — подумала Марис. Она обняла его, поцеловала и попрощалась, как поступают бескрылые.

Доррель вышел вместе с ней. Шторм уже кончился, но ветер был еще крепок, как это обычно бывает на Эйри, и в воздухе чувствовалась соленая водяная пыль. Звезды едва проглядывали в небе.

— Подожди хотя бы, пока взойдет луна, — сказал Доррель. — Поужинаем вместе. И мы с Гартом подеремся за право ухаживать за тобой.

Марис покачала головой. Наверно, ей вообще не следовало сюда прилетать. Надо было сразу лететь домой, и тогда не пришлось бы прощаться. Легче не ставить точку. Легче делать вид, будто все по-прежнему, а потом просто исчезнуть…

Когда они добрались до прыжковой скалы, той самой, откуда несколько лет назад падал Ворон, Марис взяла Дорреля за руку и они остановились в молчании.

— Марис, — наконец вымолвил Доррель, глядя на море. — Марис, ты могла бы выйти за меня замуж. Я бы делил с тобой крылья, и ты продолжала бы летать.

Марис отпустила его руку, почувствовав, как все ее тело охватил огонь возмущения. Как он мог! Как это жестоко с его стороны!

— Не надо, — прошептала она. — Крылья — твои, но не для того, чтобы ты делил их с кем-то.

— Традиция… — в голосе Дорреля прозвучала безнадежность, и Марис поняла, что он смущен. Он хотел помочь ей, он не хотел причинять ей боль. — Мы могли бы попробовать. Крылья были бы мои, но ты все равно бы летала…

— Не надо, Доррель… Правители… твои Правители никогда не позволят. Это не просто традиция, это — закон. В их власти отобрать у тебя крылья и отдать их кому-нибудь другому, кто больше уважает традиции. Вспомни, как поступили с Линдом-контрабандистом. И даже если мы сбежим куда-нибудь, где нет ни законов, ни Правителей, где будем только мы, как долго ты выдержишь? Делить крылья со мной или с кем-либо другим… Разве ты не понимаешь? Мы возненавидим друг друга. Я не ребенок, чтобы практиковаться, пока ты отдыхаешь. Я не смогу так жить: летать лишь изредка, зная, что крылья никогда не будут моими. А тебе надоест смотреть, как я с завистью слежу за твоими полетами, и мы…

Она замолчала, не находя слов.

— Извини, — чуть погодя сказал Доррель. — Я хотел сделать что-нибудь, помочь тебе, Марис. Я знаю, что тебя ждет, и мне тоже больно… Даже думать не могу, что ты уйдешь и никогда больше…

— Да, да… Молчи… — Марис вновь взяла его за руку и крепко сжала.

— Ты же знаешь, я люблю тебя, Марис. Ты ведь знаешь?…

— И я люблю тебя, но я… я никогда не выйду за летателя… Не сейчас. Я не могу…! Я не знаю, на что я способна из-за крыльев…

Она посмотрела на него, пытаясь скрасить ласковым взглядом горькую правду произнесенных слов.

Они прижались друг к другу на самом краю обрыва, крепостью объятий пытаясь передать все хорошее и еще не сказанное, потом расступились, глядя в сторону затуманенными от слез глазами.

Марис стала расправлять крылья, руки у нее дрожали, ей вдруг опять стало холодно. Доррель пытался помочь. Их пальцы все время натыкались друг на друга в темноте, и они смеялись над собственной неловкостью. Марис позволила Доррелю растянуть одно крыло, потом, вдруг вспомнив Ворона, отстранила его, подняла второе крыло и резким движением замкнула последний сегмент. Все готово.

— Счастливо… — сказал наконец Доррель.

Марис открыла было рот, потом смешалась и несколько раз кивнула головой.

— И тебе тоже, — помолчав, ответила она. — Береги себя. Я… — но не смогла солгать, отвернулась, подбежала к краю и бросилась в ночное небо.

Одиноко было над едва освещенным звездами неподвижным морем. Ветер постоянно дул с запада, приходилось маневрировать, теряя скорость и время, и лишь далеко за полночь Марис увидела вдали маяк Малого Эмберли, своего родного острова. Подлетев ближе, она заметила у посадочной площадки еще один огонек. Должно быть, дежурный. Хотя им давно пора уйти домой: мало кто летает так поздно…

Резко ударило по ногам, и Марис протащило по земле, но она быстро поднялась, ругая себя за невнимательность. Сама виновата: нельзя отвлекаться во время посадки.