Федор Вениславский - Шахматная доска роботов

«Художественное произведение в форме литературного рассказа, под названием «История Последних Людей»

«Человечество было уничтожено. Глобальный катаклизм. Он пришёл извне. Вынырнул из глубин космоса, стремительно ринувшись к голубой планете. Угроза не оглашалась, а когда люди о ней узнали – стало слишком поздно. Земля была стёрта с лица Млечного Пути. Лишь некоторые готовились к этому, понимая неизбежность. И перед самой катастрофой горстка наиболее богатых и влиятельных людей со всего мира успела вылететь, сбежать с Земли на космическом судне, в создание которого вложили все накопленные за жизнь сбережения. Если для кого-то деньги и власть несли погибель и саморазрушение, то для выживших они оказались единственным ключом к спасению.

Корабль был совершенен, словно и не людьми был создан. Для его обслуживания понадобился лишь один человек, который исполнял роль пилота и механика, а роботизированные системы служили ему верными помощниками во всём. Планета разлетелась на части. Наблюдая за этим, люди осознали, что остались последними представителями человечества. Отчаяние вскоре сменилось планами по постройке нового мира.

Уцелело 97 человек.

Лица не выражали эмоций. Они были искривлены в ужасных гримасах, но я не мог назвать это эмоциями. Может, когда жизнь покидает людей, они снимают с себя маски, которые накладывает нечто, что делает нас живыми, душа, быть может, и затем я вижу истинную человеческую суть, отражённую на безжизненных лицах – отчаяние, боль, страдание. Но это не было выражением чувств, они присущи лишь людям, обладающих жизнью. На лицах же, которые эта изменчивая и временная попутчица оставила навсегда, отражалось лишь внешнее проявление неживой формы, которую следует воспринимать как нечто должное. Потому смотреть на лица мёртвых с жалостью было бы глупо, так же глупо как смотреть с сочувствием на обшивку корабля, которая по твоему мнению должна быть счастливой, но путешествие сквозь космос делает её несчастной.

Люди боялись смерти, а отождествляя смерть с мёртвыми, люди боялись мертвецов. Животный страх, вырываясь из пучин человеческого яства, отталкивал от оставленных душами тел, которые, когда были в здравии, подобным образом ужаснулись бы смотреть на то, во что неизбежно превратились сами. Они были личностями, которых теперь в масштабах вечного космоса не разглядеть. На фоне явного контраста, я ощущал себя последним живым, и когда меня не станет, доказательства того, что жизнь вообще существовала, испарятся туда же, куда и мой дух. Я улыбнулся. Определённо, это были последние мертвецы, которых я вижу. Мысль не могла меня не радовать, потому я наблюдал за отдаляющимися от корабля трупами с улыбкой, руками прижавшись к стеклу. Когда осознаёшь, что больше не сможешь лицезреть определённое явление больше никогда, внезапно понимаешь, что желаешь запомнить этот последний миг максимально точно.

Живых я так же никогда не увижу, и это чудесно. Не то, чтобы я их ненавидел, а чужая кончина приносила мне счастье, здесь дело было в другом. Не сама смерть этих людей, а факт смерти одних из последних людей. Я всегда испытывал трепет перед масштабными историческими и эпохальными событиями, а это как раз было таковым. Так же я чувствовал в душе бурю эмоций, когда Земля на моих глазах, а вместе с ней и всё, чего добилось человечество за свою историю, превратилось в воспоминания. И даже воспоминания исчезнут, когда не станет того, кто способен помнить. Разве это не грандиозно и, одновременно, чудовищно парадоксально? Когда люди уходят, остаётся память, которая может поведать об этих людях. Когда уходит память, остаётся загадка. Но и она лишь имеет ценность до тех пор, пока есть кто-то способный её разгадывать.

Корабль отдалился, и выкинутые за борт стали казаться лишь маленькими точками, а затем и вовсе исчезли из виду. Смотреть больше не на что. Я отправился к ближайшему кофейному автомату и заварил себе крепкий кофе. Взяв углепластиковый стакан с горячим напитком, я последовал в зал для собраний, выбрал понравившееся себе кресло и завалился в него, запрокинув ноги на подлокотник. Раньше я не мог так сделать, ведь это кресло было чьё-то. Но в действительности теперь отчётливо осознаю, что оно никогда никому не принадлежало, иначе хозяин забрал бы его в те края, куда исчез сам. Но оно не исчезло. Я сижу в нём и понимаю, оно лишь временно занято мною, как и прежде – кем-то другим. Отпил кофе – крепкий, вкусный. Но слишком горький. Я забыл взять сахар. Возвращаться за ним мне было лень.