Пол Андерсон - Робинзоны Вселенной (Сборник)

Он как раз помогал Барбаре выбраться из рва, когда увидел обитателей горящего домика, наконец — то сообразивших прыгнуть сквозь пламя, бушевавшее в дверном проеме. Они появились немного обгорелые, озадаченные и, судя по всему, здорово напуганные происходящим.

Тем временем Барбара, похоже, потеряла сознание. Авери взял ее на руки и двинулся в благословенную темноту. Он утешался тем, что погоня, если она вообще состоится, вряд ли начнется немедленно. На сей раз золотые люди оказались в положении, выбраться из которого им будет не так уже и легко.

Ярдов сто Авери преодолел трусцой, но потом силы его вдруг кончились, и он упал. Вместе со своей бесчувственной ношей.

Падение, похоже, привело Барбару в чувство. Несколько секунд они лежали рядышком, голова к голове, постанывая, жадно ловя прохладный ночной воздух широко раскрытыми ртами. Затем Авери сел и прислушался. Но ничего подозрительного не услышал. Только легкий ветерок шуршал в кронах деревьев.

— Ты можешь идти? — прохрипел он.

— Я… наверно, смогу. Только не спеша. Они отняли у меня сандалии.

— Обними меня за шею, — посоветовал Авери, вставая. — И опирайся, не бойся. Я чуть — чуть отдохну и снова тебя понесу. Мы должны отойти от их лагеря как можно дальше… Ты не ранена?

— По — моему, нет. А ты?

— Нет. Пошли скорее. Потом будем утешать друг друга.

— Дорогой, — прошептала Барбара.

Так радостно вновь слышать эти слова. Что еще здесь можно сказать?

Некоторое время они брели, и Барбара опиралась на плечо Авери. Потом Авери ее немного пронес, и они опять побрели дальше в глубь леса.

Казалось, прошло очень много времени (хотя преодолели они, по оценке Авери, всего несколько миль), и вдруг Барбара расплакалась.

— Что случилось?

— Извини, Ричард… Я не могу больше идти.

— Тогда я тебя понесу.

— Не надо. Пожалуйста… Я… мне как — то не по себе.

— Ну и времечко ты, однако, выбрала, — с неожиданным раздражением воскликнул Авери. — Двигай ногами, черт тебя подери! Или, по крайней мере, дай мне тебя нести. Завтра я стану весь из себя культурный и цивилизованный, но сегодня извини! Сегодня вопрос только в том, мы их, или они нас.

Тогда она согласилась, чтобы он ее нес. Но плакать она не перестала. Наконец, он опустил ее на землю.

— Ну, в чем дело? — грубовато спросил он. — Черт возьми, у тебя что — то болит?

— Милый, — простонала она. — Со мной все в порядке. Я не ранена. У меня ничего не болит. Мне так хотелось тебе рассказать… но не так… как странно, и… — она разрыдалась.

— Любимая, в чем дело, — голое Авери дышал нежностью. — Мы почти в безопасности. Если хочешь, мы даже можем здесь и остаться на ночь. Мне почему — то кажется, что они не станут нас преследовать этой ночью, у них и так полон рот забот…

— Милый, — сказала Барбара. — Дело в том, что я беременна. И очень боюсь за ребенка… — она содрогнулась. — Я чувствую себя как — то не так… Словно что — то произошло.

Он крепко обнял ее за плечи. Он обнимал ее и шептал на ухо нежные, бессмысленные слова.

— Не бойся, любовь моя, — прошептал он наконец, хотя ему самому тоже было страшно. — Мы отдохнем здесь, а как только рассветет, я отнесу тебя домой.

Слово «дом» уже не резало им слух. Дом — это место любви и безопасности, уголок комфорта, знакомых запахов и повседневных забот, превратившихся в традиции. Дом — это Лагерь Два. Это Том и Мэри. Дом — это понятие, смысл которого он постиг только на далекой — далекой планете, во многих световых годах от Земли.

Этой ночью они не спали. Авери рассказал Барбаре, как Том вернулся в лагерь, и как он вытащил у Тома из плеча копье. Затем, чтобы хоть немного отрешиться от земных проблем, они разглядывали звезды — теперь уже родные и близкие. Они делили их на созвездия, а потом играли, придумывая им названия… А еще они думали об их ребенке, и молились, чтобы им не пришлось его потерять…

О чем только они не говорили в ту ночь, обо всем, кроме золотых людей. С первыми лучами солнца они побрели в сторону Лагеря Два.

Ощущение беспокойства в животе у Барбары мало — помалу прошло, она сразу стала значительно веселее. Но когда она вдруг заметила нарисованные на ее теле странные символы, ей стало плохо до рвоты.

До Лагеря Два они добрались только к полудню. Авери отдал Барбаре свою испачканную грязью рубашку. В путь они вышли еще до рассвета, но усталые, закоченевшие и эмоционально измотанные, они не могли идти быстро. Вместо того, чтобы двигаться прямо в лагерь, они направились к, морю. Барбаре до смерти хотелось умыться. И суть была даже не в том, чтобы смыть с себя голубые символы, «украшавшие» ее тело. Во всяком случае, не только в этом. Купание представлялось ей своего рода очищением после всего перенесенного ею в лагере золотых людей. Авери же испытывал чисто физическую потребность окунуться в море. Он весь (лицо, руки, ноги, тело, даже волосы) был покрыт коркой засохшей грязи. И все это неимоверно чесалось. У него слюнки текли при одной мысли о прохладной морской ванне.