Айзек Азимов - Прелюдия к Основанию [= Прелюдия к Академии // Prelude to Foundation]

– А ты уверен в том, что получил бы достоверную информацию? Спустя тысячи лет, можно ли доверять памяти робота? За это время объем его памяти мог разрушиться…

– Верно! – неожиданно вступила в разговор Дорс. – Примерно то же, что происходит с компьютерными записями, помнишь, я тебе говорила? С течением времени ячейки его памяти могли переполниться, разрушиться, информация – затереться… Ты можешь извлечь информацию какой угодно давности, но чем древнее она – тем менее достоверна; неважно, о чем идет речь!

Хьюммен кивнул.

– Это основополагающий принцип информатики!

– Нельзя ли предположить, – задумчиво произнес Селдон, – что часть информации, самой важной, может быть защищена? Если мы имеем дело с очень большими объемами, то чем больше объем, тем надежнее защищаются отдельные его части?

– Ключ к пониманию – слово «отдельные». То, что могло быть описано (иными словами – сохранено) в Книге, может не представлять для тебя ни малейшего научного интереса. И, наоборот, туда не вошла информация, которая необходима тебе. Аналогично и с памятью робота.

Селдон разочарованно развел руками:

– За что бы я ни хватался в поисках ответа, все пути приводят в тупик… Стоит ли продолжать, в таком случае…

– Сейчас все может казаться безнадежным, – Хьюммен говорил совершенно безразличным тоном, – но вот появляется гениальный человек, которого выдвигает само время, и все меняется. Тебе необходимо время! Кажется, мы подъезжаем к стоянке. Давайте-ка выйдем и перекусим.

После обеда (показавшегося после Микогена весьма посредственным), Селдон признался:

– Ты, кажется, считаешь меня тем самым гением, которого выдвинуло время! А вдруг я не тот человек?

Хьюммен согласился:

– Все может быть! Но я не знаю другого. Альтернативы нет! Следовательно, я могу надеяться только на тебя!

Селдон печально вздохнул.

– Знаешь, меня это начинает все больше и больше захватывать…

Император Галактики чувствовал себя истощенным – психически истощенным.

Его губы устали от бесконечных благосклонных улыбок, которые он был обязан выдавливать из себя через определенные промежутки времени. Ему ломило шею от нескончаемых поворотов головы, когда он вынужден был изображать заинтересованность то в одном собеседнике, то в другом. Его уши болели от бесчисленных излияний, которые он обязан был выслушивать. Все его тело ныло от невероятно большого числа вставаний, необходимых для приветствия и протягивания руки навстречу входящим гостям. Все это составляло его постоянные обязанности при встрече Мэров, Вице-королей и Министров, их жен, мужей со всех частей Трантора и, что было еще хуже, из всех уголков Галактики. Тысячи гостей, все в разнообразных одеждах – от витиевато-украшенных до диковинных. Он должен был воспринимать резавшее слух бесконечное разнообразие акцентов, трудно переносимое из-за желания говоривших – следовать изысканным традициям Галактической Вселенной. Самым отвратительным было то, что Императору надлежало помнить содержание огромного числа обязательств, условностей, соглашений – часто с трудом разбирая услышанное. Весь церемониал был запротоколирован – все взгляды… жесты… При этом Демерзель неусыпно следил, чтобы все неуклонно соблюдалось.

Да – это участь всех Императоров. Разумеется, все это было предписано первому человеку нации не без его одобрения и согласия. Демерзель, разумеется, сказал бы, что у него обо всех гостях все записано и зафиксировано. Возможно, возможно…

Счастливчик – этот Демерзель! Император не мог покинуть Дворец и то пространство, которое относилось к его резиденции. Демерзель же мог отправиться в любую точку Галактики. Император был всегда на виду, всегда окружен свитой, его обступали бесчисленные визитеры: просто влиятельные или особо влиятельные. Демерзель оставался незамеченным, он никогда не позволял себе появляться на землях Дворца. Он был неслышен, невидим (поэтому вдвойне опасен). Если можно так сказать, Император, облеченный безграничной властью и привилегиями, оставался «внутренним» человеком. Демерзель же – человеком «внешним», не отмеченным ни титулом, ни наградами, но, фактически, всемогущим. Это забавляло Императора.