Роберт Силверберг - И рушатся стены [сборник]

— Но... — хотел было запротестовать Нобль, но тут же замолчал. Он уже усвоил, что Картиссер всегда знает, что делает.

Картиссер стоял, глядя на блестящие под солнцем ярко-желтые поля. И улыбался. Должно быть, это и есть то самое чувство, которое все стремятся достигнуть, сказал про себя Нобль.

Ну, ничего, скоро они все узнают.

— Собирайте катапульту, Лью. Наверное, лучше всего мне использовать именно ее.

Нобль кивнул, ушел в корабль и вскоре вернулся. Они начали собирать катапульту, нацеливая ее точно в середину крупнейшего города Транакора.

Когда катапульта со свистом выбросила его в атмосферу над столицей Транакора, Картиссер не сумел подавить возглас удивления. Когда он улетал, Малдона, столичный город, был просто конгломератом скучных хижин. Теперь же он увидел здания, простирающиеся до самого горизонта, где взад-вперед с жужжанием пролетали машины, а внизу толпами сновали транаки.

И прямо в сердце города высилась статуя землянина. Картиссер сразу понял, кого она изображает, и почувствовал, как в груди распространяется тепло. Нобль был прав — великолепное это чувство, хотя и отчасти зловещее.

Незадолго до последнего прощания Картиссер сказал Верховному президенту — траноку по имени Эбби, — что он непременно вернется, вероятно, через тысячу лет. Теперь Картиссер выполнил свое обещание.

Он спустился с неба в фонтане ярко-красных искр и сумел приземлиться у самого основания гигантской статуи. Даже десантные микродвигатели не сумели в достаточной степени смягчить удар ногами об удивительно твердый тротуар. Подошвы пронзила боль. Картиссер тут же подмигнул, чтобы показать наблюдающему за ним Ноблю, вернувшемуся на корабль, что с ним все в порядке, затем поспешно снял с себя упряжь катапульты и поспешно отошел в сторону. Сделал он это как раз вовремя. Катапульта изрыгнула пламя, вознеслась в небо и там взорвалась, очень эффектно завершив его появление. Он вернулся.

Картиссер огляделся. Со всех сторон к статуе сбегались люди. Картиссер прищурился, принял надлежащую позу, копируя статую, чтобы подчеркнуть их сходство, и остался так стоять — величественный, резко очерченный силуэт на фоне чистого, белого камня статуи.

Для восстановления контакта не было никаких предписанных инструкций, какие были для первой высадки на планету. Так что Картиссеру предстояло импровизировать.

Его пальцы слегка дрожали, но он не менял позу, широко раздвинув ноги и подняв вверх руки ладонями наружу. Легкое гудение в наушниках подсказало, что усилитель готов к работе, и Картиссер по привычке прочистил горло. Его кашель разнесся по всему городу.

Затем, чувствуя себя слегка нелепо, Картиссер сказал:

— О, мой народ, я вернулся!

При этом Картиссер надеялся, что язык не слишком изменился за десять столетий. Он еще тогда придумал запрет на реформу языка, чтобы обезопасить себя от непонимания в будущем. Впрочем, язык транаков был простым и эффективным и не нуждался в изменениях.

Отголоски его голоса отразились от прекрасных небоскребов, и Картиссеру пришлось подождать, пока перестанет звучать эхо, прежде чем он снова заговорил. Он видел выражение страха на доверчивых лицах транаков. Толпа плотно сбилась полукругом, лицами к нему, подняв глаза, в которых отражалось обожание и изумление. Нежными, тихими голосами транаки снова и снова повторяли его имя.

Картиссер стоял, глядя, как они поклоняются ему, и постепенно его покидало чувство тщетности всего происходящего. Эта реакция была наиболее предсказуемой из всех, о которых он размышлял.

Сидя в корабле перед экранами, Нобль наблюдал все это, буквально впитывая в себя происходящее, отождествляя себя с Картиссером и думая о том, как, должно быть, замечательно, когда тебе поклоняются. Затем его лицо загорелось от стыда.

Нет! — резко подумал он, увидев как Картиссер благосклонно кивает собравшимся. Это неправильно!

Но почему, почему? — опять прозвучал в голове Нобля настойчивый вопрос. Почему руководство корпуса настаивает на повторном возвращении и участии в этой комической опере? Зачем?

Приватный Нобль упрямо помотал головой. В этом же нет никакого смысла!

Затем он увидел, как Картиссер поднял руку, требуя тишины, и снова прочистил горло.

— Я исполнил свое пророчество, — сказал он. — Я обещал вернуться, и я вернулся .

Последние три слова он произнес медленно, со всей силой драматического искусства.