Александр Филиппов - Сказка без чудес

А ведь возникшие вслед за этим дикие очереди на приёмы в городские и районные поликлиники, умершие по дороге в роддом роженицы, или дети, бредущие по пояс в сугробах с топорами наизготовку, чтобы отбиваться от степных волков, в школу в соседнем селе — вызывали негодование местного населения и били по нему, губернатору. По его авторитету и имиджу «отца родного» для населения.

Но население — чёрт с ним! Курганов знал, что у него есть лишь один бог, на которого следует молиться — президент страны. И чтобы не думал там о нём так называемый «электорат» — мнение его не имело никакого значения. Одобрит глава государства — и будет он, Курганов, «рулить» регионом и дальше. Решит вдруг снять — снимет, и о прежних заслугах не вспомнит. И уж, тем более, ни у какого «электората» не спросит…

К тому же Александр Борисович хорошо понимал, что выпавший на его долю, скажем прямо, уникальный таки шанс, позволял уже сейчас заложить основы будущей финансовой империи Кургановых, обеспечить благополучную, безбедную жизнь не только детям, подрастающим внукам, но и их далёким потомкам.

И не обязательно в этой стране, где всё, как известно, наперекосяк, то войны, то революции, то голодуха. А в какой-нибудь другой. Европейской, уютной и тихой, в той, где правят «старые» деньги, и накопленные состояния плавно, без потрясений, перетекают от одного поколения обитателей фамильных замков к другим…

И Александр Борисович даже представлял себе воочию этих благодарных потомков, многочисленных, спустя столетие сидящих дружно за огромным столом, за которым пировали некогда средневековые рыцари. В зале с высоченными сводами, с камином, в котором при желании можно было бы зажарить быка целиком. А на одной из увешанных старинными гобеленами стен красуется его, деда и прадеда, основателя династии, так сказать, портрет. В полный рост, непременно в царственной горностаевой мантии, где он изображён кистью какого-нибудь выдающегося художника современности вроде Шилова или Никаса Сафронова. С мудрым взглядом и снисходительно-умиротворённой улыбкой на преисполненном достоинства, строгом лице.

Два внука Курганова уже осваивали западное направление, набираясь премудрости в тамошних университетах, и постигая на самом надёжном, бытовом уровне, иностранный язык.

А потому заветные чемоданчики, как с отечественными рублями, так и с валютой, переправлялись бережно до поры в надёжное место, о котором не знал никто, кроме особо доверенной Барановской, без которой, увы, в этих делах никак было не обойтись. Не самому же губернатору то и дело мотаться по городу с плотно набитыми банкнотами кейсами!

Так и рулил он вверенным ему в управление регионом, угождая и потакая во всём тем, кто был выше его в государственной иерархии, и, затыкая рты нижним, чтобы не вякали.

И всё шло хорошо, а потом как-то разладилось вдруг.

Что-то пошло не так, сбилось, заскрежетало в отлаженном государственном механизме, застучало поршнями, клапанами и шестеренками.

То кризисы мировые экономические, то санкции. Тех, с кем требовалось отныне делиться, становилось всё больше, а того, чем делиться, всё меньше. И пошёл, покатился по просторам Отечества гигантским катком невидимый для неискушённого обывателя большинства передел.

И много попало под тот каток и губернаторов, и мэров, глав федеральных ведомств и даже министров.

И вот, похоже, дошла очередь и до него, Курганова.

«Тут может быть два варианта, — размышлял, прикрыв глаза, Александр Борисович. — Снимут тихо, поблагодарив за успешную работу, и даже какую-нибудь федеральную должность пожалуют. Не слишком значимую, само собой, не хлебную — таких в столице и без него не хватает на всех желающих. Но всё-таки с кабинетом, секретаршей, штатом клерков и служебным автомобилем. А, главное, со статусом. И другой вариант — снимут с треском, с жёсткой формулировкой „за утрату доверия“, образцово-показательно, чтоб другим неповадно было, бросят на растерзание толпе, как швыряли в прежние времена бояр с царского крыльца для умиротворения бунтующего народа. И тогда — трое в штатском где-нибудь на выходе из Кремля, вежливое „пройдёмтесь“, недолгая поездка по городу, и вот она — Лубянская площадь со своими подвалами. А может быть, люди те будут и не в штатском, а в чёрной униформе, как одевается группа захвата, в касках, бронежилетах, с масками на лице. И совсем не вежливо шваркнут об асфальт мордой, защёлкнут за спиной туго наручники, бросят в автозак, как опасного государственного преступника, и на ту же Лубянку… Это после губернаторства-то!»