Журнал «Искатель» - Искатель, 2019 № 05

Поганцы! Сволочи! Разве так можно поступать с людьми?!

Я не могу двинуться с места. На меня накатила такая усталость, что я физически не могу встать, не могу заставить себя подняться на ноги, я как будто прирос к ступеням. Наверное, никогда больше не смогу никуда пойти. Так и останусь здесь умирать. Почему бы и нет? Я так устал от этой дороги, устал от скитаний, устал от самого себя. Все, что мне нужно, — это сон. Спасительный сон, который забрал бы меня с собой навсегда.

Я так и не понял, почему вдруг передумал. Может, не хотел, чтобы меня нашли вот таким: окоченевшим, умершим в мучениях от недостатка воды и еды, а. может… нет, я и правда не знаю…

Я просто встал и пошел вперед, хотя было уже поздно, и я знал, что ночь застанет меня в пути. Но я все равно пошел, зная, что, какой бы холодной ни была ночь и каким бы обессиленным я ни был, я буду идти, передвигать ноги, потому что если вдруг прилягу поспать, то к утру от моего существования останется одни окоченевший труп. Куда в таком случае денется моя душа?

Я знал, что мне придется начать все снова. Снова искать еду, воду, сменную одежду, запасные ботинки, какую-нибудь сумку, чтобы все это можно было туда убрать. Мне придется опять ползать по грязному липкому полу какого-нибудь магазина, то и дело вляпываясь в чье-нибудь дерьмо.

Но я больше не буду думать об этой беременной девчонке. И о том парне. И о том, как нагло они врали мне прямо в глаза. Ведь если бы мы и правда учились с ней в одной школе, она бы не смогла поступить со мной так! Мне так отчаянно хотелось верить ей, что я и поверил. Повелся, как дурак. Что ж, сам виноват.

Как же холодно! Я промерз до костей. Но если сгруппироваться и сидеть так, как я сижу сейчас, становится более-менее терпимо. Разве что пальцы все равно холодные, и мне трудно выводить буквы.

Меня снова начал донимать кашель. Приступы становятся продолжительнее, и это сильно тревожит. Приходится часто и надолго останавливаться, чтобы прокашляться и подождать, когда приступ пройдет. Горло саднит и все время хочется пить. Этой ночью я был уверен, что утро начнется уже без меня. Порой это действительно казалось спасением. Лечь и заснуть навсегда. Тогда не будет больше этих страданий, этой борьбы, этих изнурительно-горьких воспоминаний о прежней жизни. Иногда передо мной, словно призраки, вставали люди из нее. Мне казалось, что вот рядом идет мой отец, моя мать, мой брат, мои приятели, красивая девочка, которая нравилась мне в школе. Я видел их так явно и реально, что мне казалось, будто я уже умер. Они шли рядом со мной, иногда сменяя друг друга, а иногда — все вместе. Они не пытались заговорить со мной, они просто шли рядом мрачными тенями. Моими мрачными тенями.

Спасение пришло неожиданно, на рассвете. На обочине дороге я вдруг увидел указатель, который согнуло и наполовину вдавило в землю. Я не мог прочитать название населенного пункта, но стрелка и надпись «200 м» все еще были видны.

Я пока не осматривал всю деревню и не знаю, сохранилось ли здесь хоть что-нибудь, кроме этого дома, который стоял в самом начале улицы. Точнее, сам-то дом разрушен, калитка раскурочена, вместо забора торчат кособокие столбы с облупившейся краской, по всему саду валяются обломки черепицы и осколки стекол, и только в самой его глубине стоит сарай, мое спасение. Здесь можно ненадолго прилечь: сил у меня больше не осталось, и сейчас я не могу двинуться с места даже ради еды или воды. Надеюсь, когда я проснусь, мне станет немного лучше. Надеюсь, что я все-таки проснусь.

Наверное, спал я долго, потому что, когда открыл глаза, была уже ночь. Но звезды и луна светили ярко, и этого было достаточно, чтобы осмотреться.

Начал я с сарая, в котором спал. Только теперь я обнаружил здесь дощатый пол, который, казалось, хранил еще человеческое присутствие, и тут же на полу — яблоки. Они неплохо сохранились, и, несмотря на подгнившие бока, их все еще можно есть — едали и хуже. Я слопал целое яблоко за раз, и желудок, конечно, тут же воспротивился этому: меня вывернуло яблоком обратно. Хорошо хоть успел выбраться из сарая. От желудочного сока, которым меня выворачивало, во рту стало горько. Во рту и в горле от жажды все набухло, и я даже не мог сглотнуть слюну. Я огляделся. И вдруг прямо на стене сарайки, в которой я только что сидел, увидел умывальник. Он съехал и покосился вместе со стеной, крышка была выдернута, но все же… я заглянул туда и чуть не заплакал. Несмотря на то что внутри все поржавело, там была вода! Я присел на корточки, наклонил умывальник к себе, зажмурил глаза и большими глотками выпил все, что там было. Вода отдавала ржавчиной и воняла, но мне было наплевать. Потом я вернулся в сарай, сел на пол по-турецки и стал есть яблоки, но на этот раз медленно, старательно пережевывая каждый кусочек. Я смотрел на заросший опустевший сад и в лунном свете видел чей-то разрушенный дом, чью-то загубленную жизнь, такую же загубленную, как и все наши жизни. Яблоки — не ахти какая еда, но вместе с водой мне удалось наполнить желудок и убедить себя в сытости. Я снова устроился на полу, не забыв подстелить под себя любимую картонку, завернулся в какое-то полусгнившее тряпье, обнаруженное в углу, и быстро заснул. Может быть, мне это снилось, а может быть, сквозь сон я приоткрывал глаза и видел вишневое дерево с поломанными ветвями, куст черной смородины, на котором никакой смородины не было и в помине, и мне чудилось, что откуда-то доносится запах костра и жареного мяса.