Песах Амнуэль - Смещение

Тезье понял мысль Яна середине его долгой речи, продолжавшейся три с четвертью секунды. Поняв, потратил полторы секунды, чтобы обезопасить себя и (как он полагал, не имея к тому достаточных оснований) свой мир, свою классическую реальность, где родился, учился, женился, развелся (Что?!), женился вторично, работал в ЦЕРНе, открыл способ разделения волновых функций в суперпозиции, рассчитал времена релаксаций, получил Нобелевскую премию за 2030 год…

Всего этого не будет, если он…

И что? Будет другое. Другая память, множество памятей множества Тезье во множестве миров. Когда мультивидуум в равновесном состоянии, это не ощущается, но при смещении максимума распределения…

Он поступил в Сорбонну с первого раза в семнадцать лет…

Он не поступил в Сорбонну и отправился учиться в Германию, в университет земли Северный Рейн — Вестфалия…

Он поступил в Сорбонну со второй попытки, удивив на экзамене по физике профессора Ломбарда, доказав, что…

Он… Он…

Кружилась голова, Тезье слышал слова Яи отступал к двери в комнату, где могла (и не могла) находиться (спать, читать книгу, смотреть телевизор) Луиза (Анна-Мария? Жаклин? Терезия?)…

Если он успеет… Ему не нужно вычислять, он интуитивно (бесконечно большим множеством своих интуиций) представлял последствия своих поступков и поступков Я, он опережал Яна доли секунды, но зазор во времени уменьшался, и…

Ну же!

Тезье вспомнил вычисление, знак сложения заменил на противоположный, это заняло тринадцать сотых секунды наблюдательного времени исходной реальности — и оказался в начальном распределении, в коридоре, где не было дверей по обе стороны, где дверь в кухню была, как обычно, распахнута, а у плиты стояла женщина. Жаклин.

Яздесь быть не могло.

— Жаклин! — позвал Тезье, вложив в это слово всю любовь, которую испытывал с первого дня их знакомства и не растратил за двадцать три года, когда Жаклин была с ним, спала с ним, бывала с ним на профессорских вечеринках и в Стокгольме, где король Густав вручил ему диплом Нобелевского лауреата и прицепил на пиджак (немного уколов) медаль, а он стоял перед залом, опустошенный, и видел только Жаклин, невидимкой сидевшую в третьем ряду.

Женщина у плиты обернулась, и Тезье отшатнулся.

Лаура Шерман. Научная журналистка, звонившая в то утро, когда опубликовали страницу эвереттовского вычисления.

И девочка. Она незаметно появилась… откуда… из стены? Чушь. Из двери в квартиру? Чушь вдвойне.

Яоказался быстрее, чем Тезье мог предположить. Метавидуум, по определению, существо более мощного континуума, чем мультивидуум, и Тезье понимал бесполезность собственных усилий.

— Жаклин… — Он продолжал цепляться за смещенную и уже не существовавшую реальность.

— Нужно вернуть! — В мозгу Тезье одновременно прозвучали десять голосов Я— в унисон. И еще много, бесконечно много затихавших далеких голосов Я.

— Вернуть, — повторил Тезье, опустившись на стул, где обычно сидела Жаклин после того, как заканчивала готовить.

Стул сохранил ее тепло.

— Вернуть…

Разве Тезье не хотел того же? Он все отдал бы, чтобы вернуть Жаклин. Вернуть мир, где Жаклин сидела на этом стуле, читала перед сном Лиссера и Фейхтвангера, такие у нее были уникальные предпочтения. Вернуть счастье. Но своим вычислением он сместил максимум распределения на величину кванта действия. Думал, что от такой малости не изменится ничего. Невозможно что-то сделать с распределением в меньшем масштабе, чем квантовая неопределенность!

— Невозможно, — сказал Тезье, обращаясь к Лауре и ее дочери. Женщина и девочка молча смотрели на него. Лаура — спокойно, девочка — со страхом. — Я всего на величину неопределенности… И как обратно? Это ведь неопределенность! Если это еще раз сделать, смещение максимума произойдет в любую сторону, непредсказуемую!

Он никогда не вернет Жаклин. Не вернет свой мир. Всегда будет его помнить, но жить останется здесь.

— Возможно, — сказал Яголосом вошедшего в кухню Алана и повторил голосом вошедшего в кухню Эверетта-старшего, и голосом оставшейся в кабинете Ализы. Многочисленное эхо Ягулко прозвучало в голове Тезье, как гудок уходившего в бесконечность поезда. Затихло вдалеке.

— Как? — неожиданно тонким детским голосом воскликнул Тезье. Мама, подумал он, помоги, мне плохо, я не хочу больше играть с этой игрушкой, она съедает меня, мои мысли, мою душу, мою жизнь…