Нил Гейман - Лучшие рассказы [litres]

Я любил смотреть на его фотографии на оборотах книг. Он там выглядел очень мягким. И мудрым. И добрым.

Он написал рассказ о По – чтобы По не забыли. О будущем, в котором люди жгут книги и забывают их. И в этом рассказе мы оказываемся на Марсе, хотя с тем же успехом могли бы оказаться в Уокигане или в Лос-Анджелесе, – мы, критики, те, кто обижает книги и забывает их, кто забирает и крадет слова, все слова, словари и радиоприемники, набитые словами, те люди, которых ведут через весь дом и убивают, одного за другим, при помощи орангутанга или ямы и маятника, ради любви к Господу, Монтрезор… [92]

По. Я знаю По. И Монтрезора. И Бенджамина Кубельского с его женой, Сэйди Маркс, которая никакого отношения к братьям Маркс не имела, зато выступала под именем Мэри Ливингстон. Все эти имена у меня в голове…

Мне было двенадцать.

Я читал книги, я смотрел фильм. На температуре сгорания бумаги я внезапно понял, что непременно должен это запомнить. Потому что, если кто-то один жжет или забывает книги, кто-то другой обязан их помнить. Мы вверим их своей памяти. Мы станем ими. Станем писателями и их книгами заодно.

Простите. Тут я что-то забыл… Идешь себе по тропинке, и вдруг она исчезает, тупик, и ты один и заблудился в лесу. Вот он я, здесь, и я больше понятия не имею, где это самое здесь находится.

Вы должны выучить какую-нибудь пьесу Шекспира – я буду называть вас « Титом Андроником ». А вы , кто бы вы там ни были, можете взять что-нибудь из Агаты Кристи. Будете, скажем, « Убийством в Восточном экспрессе ». Еще кому-то неплохо было бы заняться стихотворениями Джона Уилмота, графа Рочестера. А вы , да, вы, который сейчас это читает, извольте запомнить роман Диккенса, и когда мне понадобится узнать, что там случилось с Барнеби Раджем, я приду к вам. Уж вы-то сможете мне рассказать.

А вы, люди, которые сжигают слова, берут книги с полок, пожарные и невежды, те, кого пугают слова и сказки, и сны, и Хэллоуин, и те, кто вытатуировал себе по всему телу слова, и мальчишки! Растите грибы у себя в подвале! И пока ваши слова (которые – люди, которые – дни, которые – вся моя жизнь), пока ваши слова будут жить, останетесь живы и вы, и у вас будет смысл, и вы измените мир, и я все равно не помню ваших имен.

Я выучил ваши книги. Выжег их у себя в уме. На тот случай, если в город вдруг придут пожарные.

Но кто вы такие, я уже не помню. Я жду, что память вернется ко мне, как ждал, что вернутся словарь и радио, и ботинки – и все с тем же никудышным результатом.

Все, что осталось, – пустое место у меня в голове, место, которое раньше занимали вы.

Но даже и в этом я уже не уверен.

Помню, я разговаривал с другом.

– Тебе знакомы эти сюжеты? – спросил я его.

Я пересказал ему все слова, какие только знал: те, что о чудовищах, идущих домой, а дома их ждет человечий детеныш; те, что о торговце молниями и о черном карнавале, следовавшем за ним по пятам; те, что о марсианах и об их павших хрустальных городах и безупречных каналах. Все эти слова сказал я ему, а он ответил, что слышит о них в первый раз. Что их просто нет.

Мне не по себе.

Не по себе оттого, что я поддерживал в них жизнь – как те люди в снегах в конце повести: ходил взад-вперед, вспоминал, повторял слова, сохраняя им жизнь и реальность.

Думаю, во всем виноват Бог.

Нельзя ожидать, что он будет помнить все вообще. Куда уж ему! Бог – парень занятой. Наверняка он иногда доверяет кому-то поработать за него.

– Ты! Да, ты. Я хочу, чтобы ты помнил даты Столетней войны. А вот ты будешь помнить окапи. А ты – Джека Бенни, он же Бенджамин Кубельский из Уокигана, штат Иллинойс.

А если тебе вдруг случится забыть то, что Бог наказал помнить – БАМ! Нет больше окапи. Только дыра в ткани мира, в форме окапи, которая, между прочим, была на полпути между антилопой и жирафом. Нет больше Джека Бенни. И Уокигана нет. Только пустое место у тебя в голове, ровно там, где было такое понятие или человек.

Я больше не знаю…

Не знаю, где искать. Может, я потерял писателя, как когда-то словарь? Или еще того хуже: может, Бог дал мне это малюсенькое задание, а я взял и не справился? И теперь, когда я его забыл, он исчез со всех полок, исчез даже из энциклопедий и живет разве что в наших снах…

Мои сны… Ваших-то я не знаю. Возможно, вам никогда и не снился вельд, всего-то нарисованный на обоях, да только он взял и съел двух детей. Ам, и нет! Возможно, вам невдомек, что Марс – это небеса, куда отправляются наши ушедшие, те, кого мы любили, и откуда они приходят потом по ночам, чтобы сожрать нас. И человек, арестованный за то, что он – пешеход, вам тоже не снится.