Нил Гейман - Лучшие рассказы [litres]

А ведь тогда из моей комнаты и вещи пропадали. Например, ботинки. Я помню, как от меня уходили ботинки. Ну, вернее, «ушли», потому что в процессе покидания моей территории я их не застал. Ботинки сами собой не уходят. Как правило, их уводят. Как и мой большой словарь. Тот же дом, то же время. Помню, иду я к маленькой книжной полке возле кровати (там все было возле кровати; да, помещение гордо называлось комнатой, но по размеру больше походило на встроенный шкаф с кроватью в нем). Так вот, иду я к полке, а словаря-то и нет – только дыра в ряду книг размером точно со словарь, чтобы подчеркнуть, что он был, да сплыл.

Все слова и книга, в которой они хранились, исчезли. За следующий месяц у меня забрали еще мое радио, баллончик пены для бритья, стопку бумаги для записей и коробку карандашей. И йогурт. И, как выяснилось, когда отключили электричество, еще и свечи.

Я думаю про мальчика в новых кроссовках, который был уверен, что может бегать вечно. Нет, ко мне это не имеет отношения. Пересохший город, в котором вечно шел дождь. Дорога через пустыню, на которой добрые люди видели миражи. Динозавр, служивший кинопродюсером. В мираже показывали дворец Кубла-хана. Нет…

Иногда, если слова прячутся, я могу изловить их, подкравшись с другой стороны. Скажем, я потерял слово – разговор идет об обитателях планеты Марс, и я вдруг понимаю, что как они называются, как раз и забыл. При этом я могу помнить, что искомое слово есть в каком-то предложении или в названии чего-то. «………… хроники » [89]. « Мой любимый ……………» [90]. Если оно и тут не дается, я захожу с фланга. Зеленые человечки, думаю я, или вот еще высокие, с темной кожей, изящные: « …Были они смуглые и золотоглазые …» – и внезапно вот он, марсианин , ждет меня собственной персоной, будто возлюбленная или друг вечером долгого дня.

Когда пропал радиоприемник, я ушел из того дома. Это постепенное исчезновение вещей, которые я считал однозначно своими, слишком утомляло – одна за другой, предмет за предметом, слово за словом.

Когда мне было двенадцать, один старик рассказал мне историю, которая осталась со мной навсегда.

Некий бедняк оказался на ночь глядя в лесу, и у него с собой не было молитвенника, чтобы прочесть вечерние молитвы. Ну, он и говорит:

– Боже мой, ведающий все на свете, у меня нет молитвенника, и молитв я наизусть не помню. Но ты-то знаешь их все, ты же Бог. Поэтому вот что я сейчас сделаю: я скажу тебе алфавит, а ты уж сам как-нибудь сложи буквы в слова.

Из моей памяти пропадают всякие вещи, и это меня пугает.

Икар! Не то чтобы я вообще все имена позабыл. Вот Икара же я помню. Он подлетел слишком близко к солнцу. В сказках оно всегда того стоит. Всегда имеет смысл хотя бы попытаться – даже если тебя ждет неудача, даже если падешь ты, подобно деннице, и сгинешь навек. Лучше просверкнуть во тьме, вдохновить других, прожить хоть немного на полную катушку, чем просидеть всю дорогу впотьмах, проклиная тех, кто одолжил у тебя свечку, да так и не вернул.

Еще я теряю людей.

Странно, когда такое случается. Я же их на самом деле не теряю. Не так, как люди теряют родителей, – и не так, как маленький ребенок в толпе… когда ты думаешь, будто держишь за руку маму, а потом поднимаешь глаза – а это вовсе и не мама… Или потом, позже, когда приходится откуда-то брать слова, чтобы рассказать, какими они, эти люди, были, – на похоронах или на поминальной службе. Или когда рассеиваешь прах в саду с цветами или над морем.

Я иногда думаю, что хотел бы, чтобы мой прах рассеяли в библиотеке. Но на следующее утро, еще до первых читателей, все равно придут библиотекари и сметут его весь обратно.

Да, я хотел бы, чтобы мой прах рассеяли в библиотеке – или на ярмарке с аттракционами. На ярмарке 1930-х, где можно покататься на черной… на такой черной… на…

Опять забыл слово. На карусели? На русских горках? В общем, на такой штуке, на которой ты катаешься – и ты снова молодой. На чертовом колесе! Да. Бывает еще другой карнавал, который тоже приезжает в город, но несет с собой зло. «У меня разнылся палец…» [91] «У меня разнылся палец, к нам идет дурной скиталец…» (пер. М. Лозинского) – цитата из «Макбета» (У. Шекспир, сцена 1, акт IV). Предыдущую строку из диалога макбетовских ведьм («Что-то страшное грядет…») Рэй Брэдбери использовал как название повести, в которой фигурирует передвижной парк аттракционов с «чертовым колесом», возвращавшим молодость.

Шекспир.

Я помню Шекспира; помню имя, и кто он был, и что написал. Шекспир пока может чувствовать себя в безопасности. Хотя наверняка есть на свете люди, которые забывают Шекспира. Им приходится говорить что-нибудь вроде «ну, этот человек, который написал быть иль не быть », – и ни в коем случае не фильм с Джеком Бенни, настоящее имя которого было Бенджамин Кубельский и который вырос в Уокигане, штат Иллинойс, примерно в часе пути от Чикаго. Уокиган, штат Иллинойс… его еще потом обессмертили под именем Зеленого Города в целой серии рассказов и книг одного американского писателя, который сам как раз уехал из Уокигана и отправился жить в Лос-Анджелес. Я про того чувака, о котором как раз сейчас думаю. Я вижу его у себя в голове, стоит мне только закрыть глаза.