Я захожу в одну из комнат, где хранятся стазисные мешки, и, идя по проходу, останавливаюсь у того, где находится Эмма. Протянув руку, я прикасаюсь к ней, желая подержать ее за руку в последний раз. Более того, я хотел бы, чтобы она была рядом со мной в этой битве, как это было раньше, на Церере, когда мы поставили на карту все так же, как собираемся сделать сегодня вечером.
– Сэр, – окликает меня из-за спины солдат.
Я поворачиваюсь и вижу рядового в боевом обмундировании и полной зимней экипировке. Солдат уставился на меня, его дыхание вырывается белыми клубами пара.
– Сэр, извините, но нам было приказано начать транспортировку мешков.
– Продолжайте, – бормочу я, выходя из комнаты.
Оглянувшись, я желаю, чтобы у меня было больше времени.
Время.
Это та валюта, которую мы потратили, капитал, который мы вложили в наше выживание. Теперь у нас нет времени, и скоро мы увидим отдачу от этих инвестиций. Ответ будет двойственным. Если мы вложили наше время с умом, мы победим. Мы выживем. Если нет, мы погибнем.
Я один принял решения, которые будут определять этот результат. Не было времени на обсуждения. Я слышал выражение «на вершине одиноко», но до сих пор не понимал его. В этот момент я чувствую себя совершенно одиноко. Одиночество, как пустота вокруг, лишает меня здравомыслия.
Я бы хотел, чтобы Эмма была здесь со мной. Но я иду на линию огня, а потому радуюсь, что ее нет рядом.
Возле помещения, где Григорий делает бомбу, я останавливаюсь, кивая двум солдатам на входе, прежде чем войти.
Григорий сидит, скрестив ноги, на полу, глядя на созданную им громадину.
– Ты уверен, что это сработает?
– Это сработает, – бормочет он, не глядя мне в глаза.
Мы не можем точно проверить это, так что слово Григория – все, что у нас есть.
Если эта бомба не взорвется, наши шансы на выживание упадут до нуля.
* * *
В командном пункте я изучаю видеотрансляции, чувствуя, что наступило затишье перед бурей или долгое молчание перед битвой. Предстоящие часы определят ход истории человечества.
На данный момент единственными людьми, которые не находятся в стазисе, являются ученые и солдаты, а также несколько гражданских лиц – Алекс, Эбби, Мэдисон и Дэвид. Мы закрыли еще больше мест для проживания, оставив весь склад в заморозке, за исключением командного пункта, оперативного центра, лазарета и арсенала. Температура даже в этих комнатах далека от комфортной.
Принтеры потребляли больше энергии, чем мы ожидали, чтобы произвести детали, которые нам нужны. Дронам требуется большая часть оставшейся энергии и все, что солнечные панели выработают сегодня. К нашим проблемам добавляется тот факт, что солнце становится темнее с каждым днем. Мы на несколько месяцев опередили крайний срок Артура, когда весь мир станет совершенно темным, но для меня ясно, что планета сейчас почти необитаема. Вероятно, он солгал о том, сколько времени у нас было. Могу поспорить, он предположил, что, если бы мы думали, будто у нас больше времени, мы стали бы работать медленнее. Если бы поступили так, то сейчас оказались бы на грани исчезновения. Но мы старались изо всех сил, и это единственная причина, по которой мы готовы уйти.
У внешних входов на завод и склад размещается неполный солдатский расчет. Остальные наши войска ложатся спать. В течение следующих десяти часов наши солдаты будут спать. Им нужен отдых для того, что произойдет сегодня вечером.
Если у Чендлера есть еще один крот, вроде Данфорта или Каффи, скрывающийся тут – в лагере № 9, этот человек обязательно предупредит его. Сегодня мы находимся в наиболее уязвимом положении. Даже если бы мы были готовы к этому – если бы все наши войска были бодры и готовы к битве – у нас, вероятно, не было бы большого шанса отразить прямую атаку. Если наш враг нападет сегодня, у нас не будет шансов.
Эта мысль преследует меня, когда я проскальзываю в спальный мешок рядом с Фаулером, будучи все еще в толстом зимнем снаряжении.
Если Чендлер нападет сегодня – и победит, – что он сделает с нашими семьями в стазисных мешках? Оставит их связанными здесь, на Земле? Планета скоро станет ледяным шаром. Это смертный приговор.
Я закрываю глаза, но не могу перестать думать. Я не могу оттолкнуть страх того, что я что-то пропустил. Если это так, то я обрек нас всех.
Я дрейфую где-то между сном и бодрствованием, ощущая дремоту, но все еще находясь в сознании.
Наконец, я встаю и проверяю время.
Осталось два часа.
Читать дальше