Николай Васильев - Параллельный мир [СИ]

Он вспомнил о существовании мужа у Екатерины Сергеевны (совсем не старого и даже симпатичного, к тому же раненого), а также свою недавнюю ревность в Доминикане и злость на шустрого ФСБ-шника и, усовестившись, решил придушить этот зародыш адюльтера. Но тут в его голову проникли другие соображения: если он хочет развивать своего персонажа в игре, то должен принимать ее условия. А они таковы: светские дамы «Параллельного мира» охочи до интимных удовольствий. Если же ты, посулив такое удовольствие, в нем даме откажешь, то можешь забыть о вращении в обществе. Ибо раздосадованная фемина непременно будет тебе мстить: например, сообщать своим приятельницам о твоей никчемности, грубости или апатичности, немощи или извращенности и т. д. «Но разве я что-то посулил Е. С. Самойловой?» «Вне всякого сомнения. Твою похоть даже Нарышкина приметила. Так что, Ботан, придуши теперь совесть и готовься к свиданию. Хорошо еще, что оно будет через два дня…»

Тут Полина Осиповна выдернула Мишу из коловорота мыслей, предложив составить квартет в кадрили в паре с ее дочерью Екатериной (некрасивой, но любезной дамы 26 лет) и ее мужем графом Головкиным, оказавшимся уроженцем Парижа на службе у русской императрицы. Правила позволяли разговаривать во время кадрили, и дамы немало повеселились, слушая обмен репликами в исполнении плохо говорящих по-русски француза и англичанина. После кадрили Полина Осиповна позволила Мише пригласить на вальс (они «прослаивали» традиционные танцы 18 века) Екатерину, а Головкин стал вальсировать с Марией Нарышкиной. Затем последовал массовый котильон, после которого партнершей Миши в вальсе стала уже Мария — самая миловидная и оживленная из дочерей Полины Осиповны. От нее никакого эротического призыва еще не исходило, и Миша просто полетал с ней по залу. Впрочем, он вспомнил информацию из Интернета (в который часто заныривал перед походами в «Параллельный мир») о том, что через год к Марье будет подкатывать сам Потемкин, и Лев Нарышкин всерьез задумается о том, чтобы породниться с этим всесильным человеком.

После этого вальса Мишу поймал за рукав Лев Кириллович и предложил пойти в буфет (устроенный в той самой гостиной), где офицеры только что приготовили новомодную жженку. Эрудированный Ботан помнил, что жженка была изобретена русскими гусарами во время последней войны с Наполеоном из трофейных напитков — так что в ее теперешнем появлении повинен опять-таки кто-то из игроков. Миша засомневался было в целесообразности употребления явного ерша (хоть и из элитных напитков: шампанского, рома и токайского плюс жженый сахар), но потом вспомнил, что похмелье по выходе из игры ему не грозит и смело подал емкий бокал под струю из ковша виночерпия. Горячий «коктейль» пришлось пить мелкими глоточками, но лег он на желудок очень приятственно и к тому же моментально «всосался» в кровь, дав опьяняющий эффект. Так что вскоре Миша поймал себя на том, что с губ его не сходит улыбка, а толпящиеся вокруг котла с пуншем бражники — все исключительно приятные люди.

— Да ты, я смотрю, уже окосел! — хлопнул его по плечу Лев Кириллович. — В первый раз пьешь жженку?

— В первый, — согласно мотнул головой Ботан. — Страшно вкусно и опьянительно!

— Это тебе не английский грог! — хохотнул Разумовский. — Там лишь ром с чаем, а здесь смесь куда забористей. Но больше не пей, пожалуй, а то мне придется искать тебя по всему дому и даже его окрестностям!

— Хорошо, — на все уже был согласен Миша. И добавил: — Хорошо вы здесь живете! Не то, что мы…

— Не жалуемся, — ухмыльнулся Лев. — По части загулов молодецких всяко переплюнем и австрияков и французишек! А уж английских пуритан и сравнивать с нами нечего… Согласен?

— Абс-лютно, — еще глубже уронил голову Ботан.

— А пойдем-ка я тебя уложу на часок баиньки, — обеспокоился старший товарищ. — Пойдем, пойдем на второй этаж — там свободная комната, думаю, найдется…

Миша очнулся от сна враз — видимо, оттого, что в окно заглянула полная луна. Он сел на кровати, затем встал, сделал пару шажков и с удовлетвореньем констатировал, что опьянение его совсем прошло. В полутьме он нашел свой фрак (был на стуле), затем туфли (около кровати) и, совсем сориентировавшись, добрался до двери. В слабо освещенном коридоре было пусто и тихо. Снизу шел какой-то слабый ропот, но музыки уже не было. Спускаясь по лестнице, Миша задержался перед большим зеркалом, снабженным двумя симметрично расположенными свечами, осмотрел себя придирчиво, пригладил волосы и решил, что готов к дальнейшему общенью со светскими людьми. На нижнем пролете лестницы он понял, что «ропот» доносится из гостиной и является ничем иным как совокупным говором многочисленных людей.