Сергей Лукьяненко - Операция «Вирус»

Да ведь он просто куражится, понял я. Ни черта он мне не расскажет сверх того, что захочет, ибо понимает, что козырей особых у меня и нет. Главный, врача Лотошину, я, как последний кретин, выложил уже в начале допроса. Что расследование на островах закончилось ничем, он вполне может догадываться. А ещё – ему самому глубоко наплевать на то, что там произошло между Тристаном и Гуроном, или, если угодно, – между прогрессором Абалкиным и врачом Лоффенфельдом. Пройдено и забыто, и вспоминать об этом он более не хочет. Неприятный, видимо, такой осадочек…

«Ему больше нет дела до народа голованов», – сказал умный Щекн-Итрч. Надо думать, что подземный житель, умеющий убивать и покорять силой своего духа, знает, что говорит, и слов на ветер не бросает. А насколько я понимаю голованов, в подобных случаях они говорят именно то, что хотят сказать. Нет дела – значит нет. Совсем недавно было, письма писал, Комову вон даже… Что же выходит? Если принять гипотезу… э… Бромберга-Каммерера, человек, генетически заточенный под одомашнивание животных, идёт наперекор заложенной в него программе. И теперь Льва Абалкина интересует только тайна его личности и… и «детонатор». Вот и гадай, что это: высшее проявление человечности, преодоление заложенного извне предназначения или программный сбой автомата Странников? Сбой, так сказать, вызванный невыносимым давлением обстоятельств?

– Лёва, – сказал я самым что ни на есть проникновенным тоном, – давайте не будем отвлекаться на посторонние материи. Давайте я задам вам несколько вопросов и оставлю вас в покое.

– Валяйте, – так же равнодушно обронил Абалкин, небрежно поигрывая кленовым листком.

– Как вы узнали, что Тристан схвачен?

– Это элементарно, – проговорил Абалкин. – Он не явился вовремя в назначенное место.

– При каких обстоятельствах состоялся ваш контакт с Тристаном?

Абалкин хмыкнул, отбросил листок.

– В подвале контрразведки. Тристан говорил на незнакомом языке, следовательно, вызвали переводчика.

– Тристан не знал островного наречия? – я счёл уместным удивиться.

– Тристан знал островное наречие, – положительно, Лёвушка-рёвушка разговоривал со мной как с последним кретином. – Но палач перестарался, Тристан начал бредить. По-немецки. Тогда послали за переводчиком. Штатный же переводчик контрразведки в тот вечер был пьян, и под рукой оказался я.

Или ты организовал так, чтобы под рукой оказаться, подумал я, но перебивать Абалкина не стал. Похоже, Лёва излагает заранее подготовленную версию. И если бы он не собирался её изложить – послал бы меня сразу же куда подальше. Значит, что-то он скрывает, раз путает следы. Что ж, и в хорошо продуманных версиях возможны зацепки, за которые можно вытянуть истину.

– Тристан был плох, практически при смерти, к тому же, по всей видимости, повредился в рассудке. Спасти его было невозможно. Меня он уже не узнавал, но в бреду всё время повторял про три шестёрки и номер, по которому их следует передать. В миг просветления, за секунды до агонии, узнал меня и сказал, что мне нельзя находиться на Земле.

– И вы решили сбежать, – сказал я. – Даже не попытались спасти товарища…

– Тристан был обречён! – почти выкрикнул Абалкин. – Повторяю в последний раз: живым из рук контрразведки он выйти не мог!

Краем глаза, я заметил как напрягся маячивший неподалеку Водолей. Я подал ему условный знак: всё в порядке.

А вообще – чем дальше, тем интереснее.

– Хорошо, оставим это. Что же произошло потом?

– Потом я решил спасти хотя бы тело. Бот я нашёл быстро, – Абалкин снова был равнодушно-спокоен. – Его погрузили на колесный транспортёр, выставили охрану. Летательный аппарат шпиона с материка – это серьёзно. Пришлось поработать. Было много суеты… Особенно когда ударили пулемёты с вышек… Досталось, правда, бедному Курту, которому было уже всё равно… Запрыгнув на платформу, я приложил его ладонь к распознавателю и ввалился в кабину. Хорошо, что бот держали под открытым небом, аккумуляторы были под завязку, и я смог стартовать сразу. Через четыре часа я был на базе.

– А труп?

– Труп я бросил.

– Почему?

Абалкин снова посмотрел на меня, как на насекомое, но теперь уже не ядовитое, а совершенно ничтожное, такое, на которое и внимания-то обращать не след. Тем более ему, повелителю всея фауны. И вообще, по лицу допрашиваемого читалось, что он всё более и более утверждается во мнении, что перед ним – индивид с ограниченными умственными способностями.