Андрей Лазарчук - Целое лето

Не сомневался он и в том, что эти двое (якобы из ФСБ, как следовало из документов, предъявленных дежурному Радько в связи с облавой в больнице и с очень странной просьбой заморозить в холодильнике морга убитого волка, — однако капитан сильно подозревал, что на самом деле из какой-то другой службы и только прикрываются удобными корочками) — так вот, он не сомневался в том, что они пасли именно Карпова и что Карпов совсем не тот человек, за которого себя выдавал. В больнице они ловили какого-то супермена, который сразу после операции снял себя с аппарата искусственного дыхания и выпрыгнул в окно второго этажа; похоже, что и Карпов какой-то супермен, которому они подвернулись под горячую руку; и ведь одну, подумал Шабельников.

И трое одноруких в одну ночь…

Нет, ребята, так дело не пойдёт. Мозги шкворчат… В сейфе стоял НЗ — четвертушная фляжка виски «Белая лошадь». Только эту фляжку, приказал себе Шабельников. Ни глотком больше.

Он был уверен, что именно так оно и будет.

Чубака не уснул. Укол ввергнул его в прострацию, которая скоро сменилась страхом. Он ворочался на узкой койке, прикрытый колючим одеялом, и никак не мог согреться. Он непрерывно трогал себе лоб, лазал ладонью под мышку — ну никак не получалась у него температура за тридцать восемь! Он вообще всегда был восприимчив к температуре — жалкие тридцать семь с половиной делали из него слизняка. А сейчас…

По пологу иногда начинал барабанить дождь. Время от времени где-то взрёвывал мотор.

В шестикоечном отсеке — язык не поворачивался назвать это «палатой» — он лежал один. С потолка свисала слабая синяя лампочка. За брезентовым пологом кто-то ходил туда и обратно.

Потом он услышал приглушённые голоса.

— Пал Ильич, а что у них там на самом деле?

— Не знаю, Костя. Говорят, выброс какой-то…

— Секретный?

— Вот именно. Так что помалкивай. И учти, тут стены — видимость одна…

Выброс, подумал Чубак. Что за выброс? На молокозаводе? На мебельной фабрике? Хотя… полигон-то меньше чем в ста километрах. Может, оттуда что-то?

Через несколько минут он был во власти паники. У Чубаки было слишком живое воображение.

Но здесь-то мы — совсем рядом, километра три! И что мы — совсем в безопасности? Если город накрыло?

Надо бежать…

Он сполз с койки. Руки и ноги не хотели слушаться. Что они мне вкатили?.. ладно, плевать. Пол был из какой-то фанеры. Чубака пошарил рукой в стыке брезента и пола. Борт палатки смыкался с полом сложной на первый взгляд системой из петель, крюков и репшнура. Но Чубака с раннего детства имел дело со всяческими палатками. Довольно быстро он нашёл узел, распустил его, выдернул шнур из петель и приподнял брезент. По ту сторону было холодно, мокро и темно. Он с трудом протиснулся под тяжёлым брезентом, оцарапал щёку и плечо о какую-то острую железяку, замер, прислушался — и почти на четвереньках, касаясь руками травы, земли, щепок и изломанных сухих веток, стал медленно-медленно уходить куда-то прочь, боясь напороться на что-нибудь, или провалиться в канаву, или влететь в проволочное заграждение. Так он прошёл метров пятьдесят. Глаза почти привыкли к темноте. Он уже различал зубчатый силуэт леса справа на фоне светлеющего неба, хотя светлеть оно должно слева и сзади — а значит, это небо над городом. Ему показалось, что свет очень яркий и скорее зеленоватый, нежели оранжевый от уличных фонарей. Выброс, подумал он. Там всё уже светится…

Прикрывая глаза ладонью, Чубака оглянулся. Силуэты палатки, автоцистерн, чего-то ещё. Людская суета улеглась. Теперь надо пройти вперёд с полкилометра, повернуться спиной к городу — и дуть до самого горизонта, до элистинской трассы, там ловить машину…

С этой мыслью он врезался в заросли чертополоха. Шипя от боли, он попытался обойти эти заросли, но тут под ногой поплыла земля, и Чубака съехал, чудом удержавшись на ногах, прямо к воде. Это была Поганка, делающая очередную петлю.

Близость холодной воды вдруг подействовала, как добрый понюх нашатырного спирта.

Ирка!

Как же она? Когда выброс…

Всё светится. Может, уже поздно…

Чубака сомневался секунды две. Потом, задержав дыхание, полез в воду. Ноги сразу ушли в ил. Он с трудом выбрался, лёг на воду, стал грести. А течение к мосту или от моста? Он попытался вспомнить, но ничего не получилось. Потом он напоролся на какую-то корягу. Оттолкнулся, его понесло, кружа. Река вдруг стала широкой, и он тут же ударился о камни на дне — сначала коленом, потом локтем. Всё, сел на мель. На четвереньках он стал пробираться к берегу. Берег здесь был ниже и положе. Он взобрался наверх, держась за ветки ивы, встал. Вода попала в уши, и от этого сильно и неприятно кружилась голова. Ничего, пройдёт. Но зато сильно улучшилось зрение. Если взять сейчас немного влево, там будет дорога к старой водокачке. Или как это называлось — водозабор? Да, водокачка — это что-то железнодорожное, а на железную дорогу мы здесь, в Тугарине, карму не раскачали. Почему-то подумалось про Новосибирск. Вот уж где железная дорога! Чубака почему-то любил ездить поездами. Это был реальный запах дальних странствий. Да, занимался бы сейчас аморфными наноалмазами на благо себе и человечеству. И Ирка бы нашла себя там. Подумаешь, морозы. Шуба ей к лицу. Со здоровенной лисой на воротнике…