— Ну а тех подонков видел?
— Каких? — Не понял Влад.
— Те, что предали тебя и наговорили ей всего.
— Знаешь, по началу думал, увижу, загною, как-нибудь в Запределье отправлю. Да когда увидел, понял, что они мало, чем от меня отличаются. Сколь мной-то душ загублено было, когда от Бога я отрекся.
— Ну так ты же по началу верой и правдой ему служил.
— Служил, согласен. Только вот в самом конце промазал. Мне-то испытание Он на преданность души моей устроил, а я, как ты понимаешь, провалил экзамен. Разум помутился, гордыня взыграла. А в законе Божьем так и написано: «Служить предано должен, и все возложить к стопам его, коли попросит.» Я вот с мечом служил, а как душу мою забрал (она, любимая, для меня душой моей была, все помыслы земные в ней), так вот тут я и заартачился. Ну, в общем, ты читал и знаешь всю мою дальнейшую карьеру. А она у него осталась, как незапятнанный ангел. Я уже смирился с уготованной мне участью и влачил свое жалкое существование, как несколько сот лет назад позвал меня курьер из канцелярии самого Андромелиха. Ну, думаю все, гаплык мне, может еще какие земные грехи откопали. Взял котомку и приготовился к новому путешествию. Теперь, думаю, Запределья не миновать. Вон как государство переполнено отпетыми негодяями. В Раю скоро пусто будет. К нам вагонами с земли поступают. Решили, думаю, нас самых отпетых на переделку пустить.
— Ну чего замолчал? — Подсаживаясь ближе, с нетерпением встряхнул задумавшегося Влада Куман.
— А, ну да. Ну так прихожу я в канцелярию, сажусь в уголок, думаю, понадоблюсь, сами заметят, жду. Не прошло и пяти минут, как ко мне подходит поверенный Андромелиха и говорит: «Вас, господин Дракула, требует незамедлительно к себе наш канцлер.» У меня душа в копыта спряталась. Задрожал, подняться не могу. А он с удивлением на меня посмотрел и говорит: «Поторапливайтесь, вас ждут». Ну, думаю, была не была, чему быть того не миновать, поднялся и пошел. Захожу, а там Азазело, батяня наш, с Андромелихом сидят и о чем-то шепчутся. Стою, смотрю, а рта раскрыть не могу. Обошел меня Азазело, посмотрел и говорит: «В услужение ко мне пойдешь, али как? Принуждать не буду, но советую». Я обрадовался, даже и думать не стал, сразу согласие свое дал. «Вот и ладненько, говорит он, бери свои вещички и ко мне в замок». Выскочил я, даже попрощавшись, а вечером был уже у Азазело.
— Слушай, Влад, я так и не понял, а причем тут твоя земная пассия, она-то каким боком в этой истории?
— А, так это она выпросила мне помощь там по своим каналам. Это уж потом мне Азазело по секрету сказал, мол, ходатайствовали за тебя чины высокие. А так как грехов у меня много, то не о каком Рае разговора идти не может, но вот улучшить мне условия здесь они могут. Только ты мне слово да, никому.
— Ясно, будь спок, никому.
— Слушай, Куман, как думаешь, невеста наша скоро прибудет?
— А это уж как даме заблагорассудится, — почесав ухо, ответил Куман.
— Все, бабы, приехали, — тормознув лошадь, крикнул Гришка, — вот и деревня. Надеюсь, дом свой не забыла? — Поворачиваясь к задумавшейся Зинке, ухмыльнулся извозчик.
— Забудешь, гляди, — хмуро посматривая в сторону своего жилища, буркнула Зинаида.
— Ну чего стал, — обратилась Галина к стоящему словно памятник на телеге Григорию, — давай подвози. Кстати, не знаешь, мать моя дома?
— За мать не знаю, а вот братана тваго утром видел. Тпру… негодная, ишь разогналась.
Остановившись возле Зинкиного дома, Гришка осадил лошадь, и нагнувшись к женщине, тихо произнес:
— Так до вечера, Зинуль, гляди, буду на выезде с дяревни ожидать, договорились?
— Хорошо, — спрыгивая с телеги и вытягивая сумки, ответила та.
Лошадь сорвалась с места и понеслась дальше, оставляя лишь пыль на дороге. Зинаида посмотрела на покосившийся дом, давно требовавший ремонта, и вздохнула. Открыв уныло заскрипевшие ворота, вошла во двор.
— Так ничего здесь и не изменилось, — оглядывая подворье отметила Зинка, все еще не решаясь зайти в дом.
— Батюшки, кто к нам приехал! Зинуля, доченька моя ненаглядная, мать приехала проведать.
Зинка обернулась и увидела выходящую из коровника мать. Время ее не пожалело. Женщина, идущая к ней, еще больше походила на древнюю старуху. Дать ей можно было не меньше восьмидесяти лет. Немного прихрамывая на правую ногу, она на ходу вытирала черные, сморщенные от тяжелого труда руки о засаленный, подранный фартук. Видя все еще стоящую на месте дочь, улыбнулась и спросила:
— Чаго стоим? Пойдем в дом. Я, правда, не ждала тебя, так что тама не прибрано. — Подталкивая дочь и хватая сумки, приговаривала мать.
Читать дальше