К Брахман - Рождения [СИ]

Дом помнил много рождений в своих стенах. Когда-то давным-давно, еще до появления в его стенах знаменитого роддома, здесь бегали дети, оповещая криком тишину холлов. Встречали и провожали каждый уходящий день, счастливые, безмятежные обитатели. Когда же это было, наверное, и дом с трудом вспомнит. Этот день был началом нового, может, просто концом старого, отжитого и некому ненужного, как выброшенное старое платье. Всё ушло, он продолжает стоять, меняя вывески, пережив революции, катаклизмы. Пока не вздумалось очередной власти подписать предписание — этот дом будет родильным. Что же, рожать тоже где-то нужно, хорошо всё же не погребальная контора, подумал дом. Вот так и пошло, боль, крик, стоны рожениц. А потом новая жизнь, счастливые голоса матерей, улыбки под окнами, крики зовущих на все лады Маш, Клав, Свет, килограмм, грам… Привык дом радоваться счастью, огорчался, если что не так, а бывало всякое. Так и жил, пока в один жаркий августовский вечер в калитку незаметно не зашел старик. Он долго стоял, уставившись на дом. Со стороны можно было подумать, что очередной чей-то родственник, проведать свою внучку пришел, порадоваться, так, наверно, и думали спешащие по своим делам люди, с уважением обходя старика. Он стоял молча, только губы шевелились, будто читая молитвы известные ему одному, одному ему понятные. И если бы кто-то остановился и вгляделся повнимательнее в его глаза, увидел бы целые века, прожитые на этой земле. Казалось, глаза жили своей отдельной, им одним понятной, жизнью. И дом почувствовал это, даже как-то приосанился, понял, старик не простой, совсем не простой.

— Здесь. — Как эхо прокатилось вокруг. Зашелестели листвой деревья, в чистом небе невесть откуда появились тучи, грянул гром, и на землю хлынул дождь. В этой круговерти никто не обратил внимание, как исчез старик.

— А старикашка-то не прост, ох совсем не прост, — подумал дом. И ему все сразу стало ясно и понятно. Здесь, именно здесь должны произойти события, именно ему предстоит узнать, а может быть скрыть что-то очень важное, если Сам в облике человека соизволил спуститься на землю, а то, что это именно он, дом не сомневался. Тот, о котором говорят, что он есть и вездесущ.

Старик тем временем был слишком далеко от дома, и даже от города. Оставив за собой дома и улицы, омытые дождем. Он шел в пустыне, где высоко в небе ярко до рези в глазах светило солнце, прося создателя вернуться назад, домой.

— Так-так, — посмотрев на небо, произнёс старик. — И занесло же. Вот тебе старость, задумаешься, а потом выбирайся из пустыни, что твой Моисей.

— Моисею дорогу-то ты показал, а тебе кто?

— Петр, ты это? Ну что за мода пошла, подсматривать, не дают старику в одиночестве о вечном подумать!

— Ты, отец, у нас один, ну чего тебе дома не сидится? Теперича не те уж времена. Это раньше можно было отпуск на земле провести. И то, сам знаешь, что с сыном твоим сделали, нехристи окаянные.

— Ты-то погодь ругаться, знал, что малы еще дети, не разумные. Надо было, и погодить веков несколько. Моя оплошность. Ты сам подумай, мальцу игрушку даёшь, так он тебе её сначала разберет, чтобы узнать, как и зачем сделана, а потом уж думает, как собрать обратно, да уж не всегда удаётся, а то целое человечество. Тож ведь узнать пытались, что и как. Так в те времена цивилизованности мало ещё было, им бы всё топорами размахивать, а думать уж потом. Вот ему бедняге и выпало на долю, сначала на крест распятым, а уж потом в святые.

— Ты вот их всё защищаешь. А они вон и помолиться, как следует, не могут, всё торопятся, а о душе своей грешной и не думают. Вечно землю топтать торопятся, гребут все под себя, лгут, друг друга за копейку продать готовы, я уж не говорю об их правителях — одним росчерком пера тысячи на бойню посылают. А эти служители-святоши за десятку прям на дом приезжают, грехи от твоего имени прощать.

— Эх, Петр, да знаю я всё, вижу, сына им отдал, пытаясь на путь истины вернуть. Видишь, думал если по своему подобию создам, то и помыслы мои передам. На доброту и созидание, а оно видишь, как всё обернулось. Вот я допустил промах, а они то у нас совсем несовершенны. А ты сразу убрать, порвать, чуму на их головы, и что вышло?

— Вот и я о том же. Чуму пускали.

— Да.

— Что да? Говорили мы тебе на всю землю. А ты нет, только на грешников.

Эх, какой бы сейчас рай на планете был, — мечтательно протянул Пётр. — Птички щебечут, травка зеленеет, моря плещутся полные рыбы. Санаторий и только — подустал в делах и заботах, спустился на землю, рыбку половить да на солнышке понежиться.