Вячеслав Багров - Путь в бездне

Сенчин присел рядом с Гориным, попытался его приподнять.

— Ос…. оставь. — Мишка закашлялся — мучительно, со стоном, кровь тонкой струйкой потекла из угла его рта, на покрытый щетиной, подбородок: — Все.

Пуля пробила Горина навылет, ударив в спину, вышла под правой грудью, кровь быстро намочила его рубашку, окрасила в красное, обильно текла на живот.

Сергей зажал его рану рукой, обхватил другой за плечи и замер потрясенный, еще не веря до конца в то, что произошло.

Он сидел рядом с Мишкой, в Мишкиной крови, и ему казалось, что нечто чудовищное подошло и встало над ними, чтобы не уйти никогда.

Мишка опять закашлялся.

— Мишаня…

— Я хотел, ч….чтобы так. Хотел…

— Я убью их всех.

— Д…. дурак. Не надо делать необратимых п…. поступков. Не простишь… себя потом. — Мишка смотрел перед собой в белый пластик обшивки отсека: — Тебе хуже, ты один. Эт, это плохо… С тобой тоже — все. Тупик. Но ты прими это. Может Вяземский прав… Ищи и надейся. Что тебе еще остается? И помни вот, что…

И не договорив, Мишка затих, расслабился, голова его упала на окровавленную грудь.

А Сергей, продолжая сидеть рядом с ним и, наполняясь гневом и отчаянием, тихо повторял одно и тоже:

— Всех убью. Всех!

Сергей решил похоронить тела Мишки и Ганса подальше от звезды, от проклятой Тверди.

Он шагал по пустым коридорам «Странника» и его отражение в глянцевых перламутровых стенах — искаженное, призрачное, шагало рядом. Он проходил мимо открытых дверей отсеков, и световые панели встречали его унылым сиянием. Здесь все было по-прежнему. Но теперь он один.

Навсегда.

«Инженерный отсек», «Штурманская», «Связь»…

Стены коридора уходили дальше, к лифтовой площадке.

Сергей приблизился к выпуклой бронированной двери с табличкой «Командный отсек», и дверь перед ним бесшумно ушла в стену, освобождая проход.

Он оказался в просторном командном отсеке, где у дальней стены выстроился ряд пультов управления. Сев в кресло оператора, в секции «боевые системы», скомандовал:

— Бортовому компьютеру. Приготовить корабль к бою. Ударные системы в боевую готовность номер один. Обозначить цели. Характер целей — массовый.

На большом экране перед ним появились разбитые на квадраты картинки городов и заводов. Некоторые из них изображали, плывущие в спокойном океане, корабли. На нескольких кадрах застыли изображения окопов, ряды орудий.

Сергей касался пальцами правой руки каждого снимка, и на них тут-же загорались красным слова и цифры — «цель один», «цель два»…. «цель двадцать семь»…

Кадры менялись.

— Докладывает боевой терминал, — произнес невыразительный голос компьютера: — Спутники-лазеры с ядерной накачкой выведены на стартовую площадку. Шахты ракет открыты. Координаты целей введены. Характер ударов-тотальный.

Сенчина душил гнев.

— Напоследок, я оставлю вам память о нас. О каждом. Сдохните.

Звездолет, как гигантское чудовище, вдруг вспомнившее о своей мощи, приготовился нести смерть, разглядел свои жертвы.

Те, кто выживут в атомных пожарах, будут рассказывать потомкам об этом дне. Память о нем не сотрется и через тысячи лет.

Компьютер доложил:

— Боевые системы к нанесению удара готовы, капитан.

Сергей медлил.

Что будет дальше?

Дальше будет смерть. Он знал, что уже погиб. Знал, что шансов у него нет и потому, как смертельно раненное животное, хотел отчаянно, злобно, отомстить, выплеснуть из своей груди, мучившую его ярость и отчаяние, освободиться от них.

В его душе, сквозь гнев и страх, пробивались образы и слова, которые он не мог забыть. Не должен забывать.

Его сознания коснулось другое чувство — образы прошлого, то, что останется с ним до конца. Они не умерли, не ушли в небытие, как сон, каждый из них — дорогих и близких ему людей, продолжали жить в его памяти.

И на той поляне, сидя на покрытом мхом бревне, Мишка глядя в наполненный красным вином стакан, задумчиво и пьяно говорит:

— Наш путь в бездне.

И вот он же на полу в своей крови, кашляя, пытается оградить его от чего-то:

— Не надо делать необратимых поступков, не простишь…

Голос Ланиной из темноты его комнаты отчетливо произносит, несет в себе горечь и боль:

— Сожги их города, их солдат… Ради меня. — и добавляет: — Мы никогда, не станем прежними. Никогда…

И тени, качающихся в ночи веток, будто говорят ему — «молчи, молчи.»

И Фолк грустно улыбается, прислонившись к черному валуну: