Геннадий Прашкевич - Ошибка создателя. Рассказы и повести

- Что видел?

Я пожал плечами. Он говорил по-испански, но в речи его явственно слышался иностранный акцент.

- Вы не из германских латифундистов? - спросил я.

- Моя родина - «Сумерки», - сумрачно ответил он.

Странный ответ, он толкнул меня на дерзость:

- Примерно так сказал в свое время химик Реппе, ставивший опыты на людях в стенах концерна «ИГ Фарбениндустри». Этот нацистский концерн скупал польских женщин по сорок марок за каждую и еще находил, что это дорого. На допросе Реппе сказал: «Моя родина - «ИГ Фарбениндустри»…

Я ждал, что Верфель взорвется, но он не придал значения моим словам, а может, не захотел придать им значение. Отвернулся, помолчал и вдруг ровным голосом, не торопясь, будто мы встретились за коктейлем, произнес:

- По реке следует спускаться под утро. Так безопаснее.

И вдруг мне показалось… Нет, это не могло быть правдой, но мне действительно показалось, что он ждет удара… И я, правда, мог ударить его и угнать катер, тогда никто не догнал бы меня.

Верфель стоял спиной ко мне… Но ударить человека, стоявшего ко мне спиной, я не мог. И это не было трусостью. Мешал целый комплекс причин…

Время ушло.

- Бор! - крикнул Верфель. - Проводи рыбака!

Только после этого он повернулся и презрительно процедия:

- Я не знал химика Реппе. Но имеющий родину именно так и должен отвечать на допросах!

Недовольно ворча, рыжий спустился с берега и заставил меня взобраться на катер.

- Виво! - сказал он. - Безродный бродяга!

Катер медленно сносило течением. Верфель с берега смотрел на нас, и во взгляде его читались усталость и разочарование. А потом остров скрыло лесистым мысом.

Не так уж далеко я ушел от обсерватории - часа через два катер ткнулся носом в знакомый пирс.

- Иди спать, виво, - процедил рыжий.

Он не собирался меня провожать. Мало того, сразу же развернулся, и скоро шум мотора затих. Я остался один на теплой бетонной дорожке, на которой ничего не изменилось - даже «фольксваген» стоял там, где я его бросил. Выкурив сигарету, я шагнул к берегу, но под навесом, из-под которого я взял днем весла, выступила неясная угрожающая тень. Сплюнув, я сел в машину и дал газ.

Дежурный встретил меня у входа.

- Вы потеряли комнату, - укоризненно сказал он. - Меня просили проводить вас в музей. Может быть, вам придется провести в нем пару дней, пока освободится приличная комната…

Он не издевался. Он впрямь ничего не подозревал, тихий, добродушный исполнитель приказов. Или умел прятать чувства.

Предложи он сейчас билет до Манауса, я, наверное, даже поблагодарил бы его… Ах, да, билет!..

Я вытащил его из кармана. Ни тени смущения не выступило на широком лице дежурного, когда он принял билет.

В лифте он был крайне предупредителен. В помещение музея не вошел, но я слышал, как он запирал замок. И сразу вспыхнул свет, будто кто-то нажал спрятанный выключатель. Я вздрогнул. На стене, прямо передо мной, была начертана свастика.

Будь она в другом месте, я принял бы ее за солярный знак. Но тут, пауком распластавшись на стене, она занимала слишком видное место, чтобы придать ей столь невинный смысл. Другую стену занимали портреты и огромная карта полушарий. Больше в зале ничего не было. Даже стула.

Пока я медленно шел к портретам, в памяти одно за другим всплывали имена нацистских преступников, скрывшихся от суда после падения третьего рейха. Рудольф Хесс - комендант Освенцима.

Арестован весной 1946 года… Эрих Кох - рейхскомиссар Украины. Арестован в 1950 году… Рихард Бер - преемник Хесса в Освенциме. Арестован в 1960 году… Швамбергер - палач славян. Арестован в 1972 году. Г Клаус Барбье - начальник гестапо в Лионе. Арестован в 1973 году… Этим не повезло. Не повезло и Менгеле, и Эйхману…

Но процветал же после войны Гейнц Рейнефарт, убийца поляков, скрылся же Борман…

Я вдруг вспомнил сенсационные шапки в газетах, оповестивших в 1972 году о том, что Мартин Борман, один из самых активных нацистских главарей, жив и ведет образ жизни процветающего бизнесмена. Об этом заявил американский журналист и разведчик Л. Фараго, по версии которого Мартин Борман, бежавший из гитлеровского бункера незадолго до падения третьего рейха, добрался до Латинской Америки и канул в небытие лишь для широкой публики. Не зря текст последней телеграммы Бормана, отправленной из рейхсканцелярии, гласил: «С предложенной передислокацией в заокеанский юг согласен. Борман».

Об этом же заявил во Флоренции итальянский историк Д. Сусмель.