Юрий Леляков - Журавлиная ночь

«Вернее, одни повторяются в других, — добавил Мерционов. — И только случайно можно узнать, что откуда… Но что дальше?»)

А дальше запись обрывалась — и, хотя Ромбов добросовестно прослушал остаток ленты, там больше ничего не было…

…И теперь, идя по утреннему городу, он думал: что делать с этой, так неожиданно доставшейся уликой? Неприятность из-за «странного» способа раскрытия одного дела у него уже была… (Хотя — тоже просто случайность, сюрприз судьбы: подонка в его присутствии представили как героя, он не мог смолчать — так и возникло, и раскрылось дело! Но начальство осталось недовольно…) А попытка случайного свидетеля помочь следствию — уж не «незаконные действия» с его, Ромбова, стороны…

Не разрешив сомнений, Ромбов сворачивал на улицу, где снимали комнату Кременецкие…

(«Интересно бы узнать и о том деле», — задумался Мерционов.

«Возможно, и узнаем, если связано, — ответил Вин Барг. — Но смотри: сейчас он войдёт…»)

…Подойдя к калитке, Ромбов как бы нерешительно прислушался. Со двора доносились приглушённые голоса и ещё какие-то звуки. Ромбов осторожно сунул руку в отверстие резного орнамента в двери под перекладиной — делая вид, что нащупывает крючок, расположение которого уже знал. Но этого никто не заметил, дверь бесшумно приоткрылась — и он, пригнувшись, вошёл. Два человека, стоя спиной ко входу, о чём-то разговаривали (в одном он узнал хозяина дома) — и не видели, как он, обогнув ступеньки, вошёл в проход между клумбой и стеной, куда выходили три одинаковых двери. И тут из-за самой дальней (в комнате Кременецких!) донёсся голос, не оставлявший сомнений:

— Ну, и чего достигла вся эта цивилизация? Кому нужны эти знания, открытия, которые идут на вооружение? — последовал тот же натужный хохот, так раздражавший Ромбова. — А люди только болеть стали больше от этой химии. Когда её не было, любой человек одной рукой поднимал то, что сейчас никто не поднимет и двумя. И жили спокойнее, и не знали никакого рака — ну, а чума… Что там эта чума? Ну, умирало по сто человек от города — и что? Самых слабых, тех, что и так бы сдохли… (Странно — Мария Павловна как врач ничего не возразила. Или её в комнате не было?)…А сейчас загадили всё отходами, запусками ракет испортили климат, школьную программу нагрузили так, что детям и играть некогда…

(Это говорил… тот же человек?)

— … А вот умные люди в странах, где можно свободно рассуждать, а не как у нас, — понизил тот голос почти до шёпота, Ромбову пришлось напрячь слух, — пришли к выводу, что если жить в гармонии с природой, отдельно от всей этой цивилизации — может открыться абсолютное знание. Только тут еще нужны всякие заклинания, упражнения, медитации — чтобы восстановить нормальный ход процессов тела, а не тот, который принят официальной медициной. А что мы знаем? Запускаем всякие там ракеты — и думаем, что это наши великие победы. А всё, что учат в школах, можно повесить на гвоздик в…

Он, наверно, хотел сказать «в уборной» (опять же вопреки тому, что ночью осталось в записи) — но тут раздался грохот резко отодвинутого стула, захлопнулась крышка чемодана, и — два человека встали по разные стороны стола, пытаясь выхватить один у другого какой-то предмет, а третий поспешно задвинул чемодан под кровать (так определил Ромбов на слух)…

— Отдай, сволочь! — завопил истеричный голос, точно как в начале записи. — Отдай, сукин гад, а то убью!

Кто-то, пытаясь достать другого, плюхнулся животом на стол; раздался удар явно о человеческое тело — и два или три громких крика наложились один на другой. Напрасно Ромбов пошёл сюда один — не рассчитывая на подобное! Но мог же заглянуть в окно — как посторонний, которого привлёк шум…

Он едва успел увидеть человека в расстёгнутых брюках и рваной майке (тот рванулся, держа не то пластиковый кулёк, не то тетрадь голубого цвета) — и Марию Павловну, склонившуюся над кем-то, лежащим на полу. (А тому, в рваной майке, бежать было некуда — разве через забор к соседям, но и то, при далеко неспортивной комплекции, вряд ли…)

Секунды, как показалось Ромбову, удлинились в несколько раз… Но вот преступник (уже можно так называть) выскочил из-за грохнувшей о стену двери, рассчитывая пробежать мимо; Ромбов, мгновение назад делавший вид, что смотрит в другую сторону — встал у него на пути и вывернул руку с тетрадями (да, не одной — несколькими) за спину, но сам не удержался на ногах — и оба через низкую ограду полетели прямо на клумбу… С отчаянием обречённого тот рванулся — но долей секунды раньше его рука разжалась, и тетради, выскользнув, остались у Ромбова. Преступник вскочил и бросился к туалету, на бегу делая движения, как если бы рвал в клочья тетради, которых у него уже не было… Ромбов мельком взглянул на дверь комнаты — но оттуда никто не спешил преступнику на помощь, зато со стороны туалета — раздались громкий крик и бульканье, будто кто-то захлёбывался водой. Быстро зажав тетради под мышкой и перескочив ограду клумбы, Ромбов понял… Преступник в самом деле заткнул унитаз лягушкой, за ночь затопило туалет и часть двора — и хозяин был занят извлечением лягушки из трубы, когда преступник, поскользнувшись в луже, плюхнулся ему под ноги — и от неожиданности… сел тому на голову, а тот черпнул ртом воды из унитаза!..