Юрий Леляков - Журавлиная ночь

(«И… чей праправнук может носить эту фамилию? — с новой волной озноба подумал Кламонтов. — У кого… такая память?»

«Подожди, узнаем, — ответил Тубанов. — Давай пока держать связь…»)

…Да — та линия. Возможно даже, тот самый её участок…

И тоже, представить: как стало возможно тогда, много лет назад? И — на чём будто повисла вся последующая цепь исторических событий, приведших к появлению на Земле (а затем в Солнечной системе) их, киборгов? И страшно подумать: чуть повернись иначе — и их могло не быть! Ни самого Герм Ферха, ни Чжоу Мина, ни тех, кто летели сейчас к Плутону; ни этой скоростной дороги, спроектированной и построенной тоже киборгами — ничего!.. А что было бы? Тупые «хозяйственники», прожирающие последние ресурсы планеты; школы, где людей скорее отупляли; армия, где приучали подчинению и ломали волю; институты, поступление куда зависело от случайности? Преимущества социализма надо было суметь сделать реальностью — но по силам ли было тем, прежним людям, привычным к собственным порокам и нагруженным миллионолетней энтропией биологической эволюции? Нужны были «не совсем обычные» — сумевшие взглянуть выше и дальше! Но каково приходилось им тогда…

(«И это… мы? — не смог сдержаться Тубанов. — Даже не верится. Но там звучали наши фамилии!..»)

…— Всё, связь пропала, — донёсся голос Вин Барга (едва видение будущего с мгновенным ударом дурноты вдруг погасло; а самого Кламонтова будто выбросило из стремительного ритма мельканий серых кустов и деревьев на искрящемся фоне снега — в совсем иной, медленный ритм перестука колёс по стыкам в ночной тьме июля 1983-го)…

— Но я тут ни при чём, — растерянно сказал Тубанов. — Я только подумал…

— Нет, ты точно ни при чём, — подтвердил Вин Барг из коридора. — Просто обрыв связи. Но кто мог подумать! Чтобы — из будущего… И где мы сейчас, что за станции? Вышестеблиевская, Старотитаровская, Тамань, — прочёл он в расписании. — Уже за проливом. Вот, значит, где едем. И даже не знаю, что сказать… Тут что-то сразу осмыслить трудно. Ладно, давайте просто ляжем и подумаем…

Фотоаппарат с открытым объективом, почти невидимый в темноте, стоял посреди двора. На далёкой от моря окраине города уже затих дневной шум — и отчётливо раздавалось негромкое тиканье: механизм вдвое медленнее часовой стрелки вёл объектив за созвездием Стрельца, не отставая ни на микрон. По крайней мере — Ромбов очень надеялся на это в своём первом опыте астронома-любителя. (Вернее, как рассчитывал — первом успешном. Неудачный — уже был…)

Дождавшись, пока глаза привыкнут к темноте, он осторожно подошёл к фотоаппарату. Край чёрной металлической пластины, прикреплённой сбоку, уже попал в свет фонаря с улицы — но сам аппарат был надёжно закрыт ею от света… Ромбов обвёл взглядам южную часть небосвода, от уже ускользающего под горизонт Скорпиона с ярким Юпитером — до восходящего из-за соседнего дома Козерога; перевёл взгляд на почти достигший кульминации Альтаир, затем — в зенит, на ярко-голубоватую Вегу; попробовал отыскать галактику Андромеды — но поняв, что она ещё скрыта деревьями к северу от дома, просто взглянул на часы: 23. 48… Что ж, избранный им участок Млечного Пути, со всеми туманностями, рассеянными и шаровыми скоплениями — наверняка уже дал на плёнке чёткое изображение, и дальше яркие объекты могли лишь испортить изображение слабых…

Ромбов приподнял подвешенный на нити груз, оттягивавший рычажок затвора — и резкий полущелчок-полужужжание отдался эхом в другом конце небольшого двора. Пока не вполне привычно манипулируя винтами грубой и тонкой наводки, Ромбов направил объектив почти в зенит, на созвездие Геркулеса, перевёл кадр, взвёл и открыл затвор — и снова взглянул на часы в пятне света от фонаря: 23. 50…

«И только в этом возрасте — первые пробы, — подумал он, вернувшись в дом и сев на стул в коридоре. — И даже не телескоп: просто фотоаппарат с самодельной насадкой. И штатив, часовой механизм — всё самодельное. И пока в тайне от всех… В самом деле: ту ли профессию выбрал? Сразу, окончив школу, выбираешь методом проб и ошибок — а потом что изменишь?.. И наверно, когда-то бывает со всеми нами: первое необычное дело в практике. Не знаю, рано или поздно — спустя год работы — но чувствую: вот и моё первое необычное…»

…Захар Кременецкий исчез позавчера, в субботу 9 июля 1983 года, между 11 и 13 часами — точнее установить, когда его видели в последний раз, не удалось. К пляжу на окраине города катер причалил точно по расписанию, в 10. 40, это установлено твёрдо — но сколько провели вместе после этого, никто вспомнить не смог. Людей было много, он сразу затерялся среди них — но потом его будто видели довольно далеко от берега, и если верить показаниям родителей — почти одновременно в отдалённых одна от другой точках. Хотя он физически не мог бежать с такой скоростью по воде, не подняв огромных брызг — о чём Ромбов спросил сразу, но такого они не заметили. И одновременность вне сомнения: родители и брат стояли на берегу вместе, когда им показалось, что он — у самого пирса; а затем, почти тут же — далеко в стороне… Они начали делать знаки (хотя куда, в какую сторону?), потом стали кричать, чтобы скорее выходил (им показалось, он купается слишком долго) — но тот, кого видели, не реагировал. (Или тогда уж — оба, кого видели…) Прошло некоторое время — а он не появлялся. Стало нарастать беспокойство, все трое по очереди отправлялись на поиски — но безуспешно. А тут ещё радиоузел на пляже не работал — и объявление, что «Захара Кременецкого просят подойти к кассе причала», родители попросили передать прямо с катера, но его мало кто слышал. Во всяком случае, Захар не появился и тут… А когда катер в обратном рейсе вновь подошёл к причалу, и их семья всё стояла в растерянности — уже и команда катера стала подозревать неладное. И тут — вдруг объявившаяся группа аквалангистов (тоже загадка: кто, откуда взялись?) по собственной инициативе начала подводные поиски… (Хотя потом выяснилось: Кременецкий вовсе не имел привычки заплывать далеко от берега.) И был даже момент: из воды показалось чьё-то поднятое ими тело, Марии Павловне Кременецкой стало плохо, пришлось вызвать «скорую помощь» — но вызванная ещё прежде опергруппа сразу опознала в трупе пожилого человека, местного жителя, пропавшего два дня назад, и даже ни ростом, ни комплекцией не похожего на Кременецкого; а аквалангисты продолжали поиски… Впрочем, прибытие «скорой» оказалось кстати: хотя стресс у Марии Павловны так же быстро прошёл, у её мужа начался реактивный психоз. (Так именовалось это в медицинской терминологии.) Свидетели запомнили: он бессвязно бормотал что-то нецензурное, а когда «скорая» уже прибыла — будто услышав что-то (никто не понял, что), рванулся в сторону, бросился на младшего сына, и с истеричным воплем потребовал признания, куда девался старший, а потом стал его душить. (Этот момент особенно поразил Ромбова: какой «реактивный психоз» может сделать с человеком такое?) Пришлось его той же «скорой» отправить к психиатру — а оттуда… отпустить домой: симптомы «реактивного психоза» прошли, и он никак не мог объяснить случившееся. Странно, что психиатр после такого инцидента признал его неопасным для окружающих — но психиатру виднее…