Бернар Вербер - Отец наших отцов [litres]

– Вы же не отправите нас ТУДА? – крикнула Лукреция.

Люсьен захохотал.

– Скажете, это недостаточно гуманно?

– А вы задумывались, какой вкус это придаст вашим любимым сосискам? – спросил Исидор. – Не хочу на вас давить, но гурманы наверняка уловят в изделии привкус человечины.

Инженер по-прежнему держал их на мушке.

– А вот и нет. Человечина по вкусу близка к свинине. Не то что ваша одежда, вот она испортила бы репутацию моих колбас. Колбасы «Элюан» и текстиль несовместимы. Раздевайтесь!

Лукреция Немрод стянула через голову джемпер. Люсьен жестом приказал ей продолжать.

– Полностью? – уныло спросила она.

– Догола.

Потом он связал обоим щиколотки и запястья и первым толкнул в воронку толстяка. Свиная куча несколько амортизировала его падение.

Люсьен уставился на Лукрецию, кое-как закрывавшую себе грудь и лобок. В таком виде она показалась ему достойной внимания; он бы не возражал ее помиловать. Но, придя в себя, он и ее толкнул в воронку, к свиньям.

– Очень жаль, присутствовать при вашей кончине я не смогу, у меня и так много дел, надо окончательно похоронить всю эту достойную сожаления историю. Прощайте. Честно говоря, я не уверен, что вы не повлияете на вкус изделий, завтра надо будет поинтересоваться у дегустаторов.

– Нас вы можете убить, но истина бессмертна, – сказал Исидор.

– Возможно, вы и правы. Но истина ли это? Я не спешу уничтожить пятипалую ногу, сперва я произведу экспертизу. Я один буду знать, происходим ли мы от свиньи. Ну, а после экспертизы я ее истреблю.

Люсьен Элюан помахал им рукой и убрался, унося с собой коробку с пятипалой ногой.

Вот уже несколько часов ОН наблюдает за стаей крыс, найденной в трухлявом пне.

Раненая крыса писком зовет на помощь, но тщетно. Когда она устает пищать, ее убивает и съедает доминантный самец.

Из этого и многих других наблюдений ОН извлекает несколько уроков. Крысиное сообщество сурово. Раненых, старых и больных пожирают при первых признаках слабости. Всех слабосильных, бесполезных для стаи, бросают или убивают. Даже новорожденные выживают только благодаря тому, что их мать яростно сопротивляется и не дает папаше их сожрать.

При своей суровости это процветающее сообщество. Крысы ко всему могут приспособиться. Они питаются семенами, мелкими млекопитающими, падалью, сухими растениями, гнилыми плодами. Не боятся стаей нападать на хищников средних размеров. Даже мелкие шакалы боятся их острых зубов. Но в этом сообществе не прекращается конфликт. Каждый в нем недоволен своим статусом, доминантные самцы вечно дерутся. Вожаки покрыты шрамами, полученными на пути к вершине. Один такой издох у НЕГО на глазах после того, как восторжествовал над всеми другими.

ОН знает, что в стаях его отца и его матери похожие законы.

Там не прекращаются дуэли, определяющие сильнейшего.

ОН снова смотрит на облака и благодарит их за совет. Но они уже приняли форму другого животного, и теперь ОН станет наблюдать за ним.

Стенки воронки были гладкими и скользкими, Лукреции и Исидору не удавалось оттуда выбраться, оставалось барахтаться среди свиней. Всюду одни свиньи! Тонны свиней – гладких, розовых, пышущих жаром. Вместе с ними они проваливались вниз, все ближе к выпускной дыре.

– В этот раз нам кранты! – констатировала Лукреция.

– Рано или поздно любой умирает, – отозвался ее невозмутимый компаньон.

Их стиснуло розовыми хрюкающими тушами, ходившими ходуном. Сквозь прозрачную стенку воронки было видно, как свиньи по одной падают на конвейер внизу.

После удара током неподвижная свинья поступала на механическую разделку.

– Какой страшный конец! – сказала девушка с дрожью. – А запах! Какая гадость! Это не жженое мясо, а какой-то особенный, свинский дух! Что это такое?

Исидор Каценберг принюхался.

– Это запах страха. Им страшно. Они знают, что умрут, и испытывают ужас.

И действительно, многие свиньи крупно дрожали. Некоторые мочились. И все со смесью мольбы и безнадежности смотрели на людей.

– Почему они не кричат? – спросила Лукреция.

– Знают, что это бесполезно. Мы с вами тоже ведь не кричим.

Она еще понаблюдала за товарищами по несчастью.

– Почему они так покорны, почему хотя бы не шарахаются?

– Потому что знают, что это только отсрочит неизбежное. Они сознают, что обречены. А еще, наверное, устали от жизни в интенсивных свинарниках, без света дня, без возможности даже шелохнуться, так они там спрессованы, без надежды на какое-либо будущее. Не исключаю, что они видят в приближающейся смерти освобождение.