Юрий Леляков: Четыре круга судьбы

…многообразие как практических профессий, так и научных направлений, было сведено в несколько десятков так называемых «групп специальностей», и для каждой группы был определён список обязательн…

…Будущие агрономы и врачи вынуждены были штудировать учебники по методикам школьного преподавания точных наук, а будущие учителя физики — агрономию и хирургию, потому что все биологические, медицинские и педагогические специальности были отнесены к одной группе… Медицину же приходилось осваивать на профессиональном уровне, уже работая врачом…

…всякий личный успех считался оскорблением неудачников. Вместо того, чтобы определить предназначение каждого человека…

…угнетала зависимость от несовершенства отдельных личностей, чей произвол переходил порой границы психической патологии. Ученикам всеми возможными способами внушали, что они ещё ничего в этой жизни не сделавшие — не люди, а лишь полуфабрикаты людей, и должны быть благодарны… взрослым за то, что вообще существуют…

…как могло видеться…близким к идеалу устройство такого общества? А ведь как-то сочетались в умах людей знание конкретных недостатков общества и вера в его близость к идеалу… Не смущали ни мелочная регламентация всех сторон человеческой жизни, ни даже то, что в своё якобы свободное каникулярное время школьникам и студентам приходилось совершенно бесплатно выполнять грязную чёрную работу, к которой почему-то нельзя было мобилизовать взрослых здоровых безработных… Канонизированное имя…» (чьё? О ком это?) «…оправдывало всё…

…открыто иронизировали над сложившимся устройством жизни, но какой-то странной иронией. Невозможность проявить себя в молодом возрасте и унижения человеческого достоинства не вызывали в них никакого сочувствия, зато о своих, взрослых проблемах, они могли говорить часами, преимущественно сравнивая свой материальный достаток, с достатком других людей и разглагольствуя о том, что им не дают работать так, чтобы заработать столько же. Это «заработать», непонятно что дающее в духовном плане — для них, далеко не бедных материально, становилось своеобразной манией. Если верить им, все вокруг них оказывались ворами, бандитами и злостными дураками, повязанными круговой порукой, их же, честных и неподкупных, было так мало, что всякая борьба становилась бессмысленной. Но если спрашивали таких взрослых: «Что же вы так спокойно сидите и говорите об этом? Почему не обращаетесь в полицию, в правительство, не поднимаете восстания?» — а в ответ от них же… либо снисходительные усмешки и реплики о незнании жизни, либо неприкрытая агрессивность с диапазоном от «Не дорос ещё!» до нецензурного и даже физических оскорблений… Хотя… оргия материального обладания — о чём можно было прочесть в тех же газетах — давно уже дошла до крайнего абсурда. Сложная в производстве, представляющая собой подлинные произведения инженерного искусства, бытовая и производственная техника, способная работать долгие годы бесперебойно, стала предметом моды и через 2–3 года, заменённая новыми моделями, громоздилась горами свалок, ржавеющих и отравляющих всё вокруг…»

(Но… Кто?) «…заявил, что все его писания фактически засекречены, хотя и стоят в витринах всех более-менее крупных библиотек…» (Как это?) «…Не читая их, люди уверены, будто знают, что там написано…

…вскоре убедился по тону публикаций, что прежней благоговейной веры… действительно давно уже нет… Газетная полемика нарастала исподволь…

… как тщетно пытались ревностные сторонники этого безбожного вероучения обосновать все новые явления и факты цитатами оттуда. Эта неопределённость порождала массовое любопытство. На свой страх и риск многие люди пытались читать полусекретные… Все эти тома полны статей и писем, полемизирующих по отдельным частным вопросам с давно забытыми философами и политиками, несбывшихся довольно наивных политических прогнозов и намёток всевозможных решений по текущей политике того времени…

Наибольший шок вызвали как раз эти намётки. «Всеблагий»… оказывается, отдавал распоряжения о массовых выселениях! Как будто этого не знали раньше… Но раньше полагали, что казнили и массово выселяли врагов великого учения, а теперь оказалось — людей, не худших, чем остальные, а защитники «великого учения», в котором на поверку не оказалось ничего надмирно-космического, предстали теперь извергами и палачами. Прямая, как стрела, линия будущей политики, с такой уверенностью проводившаяся правительством в даль десятилетий и даже веков, оказалась основана на случайных цитатах, вставленных в совершенно иной контекст, и вообще неизвестно откуда взятых пророчествах. Все усилия общества, до сих пор уверенного в существовании провидца, предусмотревшего всё и вся, оказались не имеющими цели, ведущими в никуда. Прямая будущей истории сломалась, пошла зигзагами. Привычный миропорядок взорвался…