Эрик Рассел - Рассказы. Часть 2 [компиляция]

Поднявшись по нейлоновой лестнице на корабль, он посмотрел вниз с высоты в восемьдесят ярдов. Кадина всё ещё махал ему на прощанье рукой. Гилдер высморкался в носовой платок — язвительный жест № 9, задраил люк и уселся в кресло перед пультом управления.

Из сопел с глухим рокотом вырвалось пламя. Струя пара, ударив в землю, осыпала толпу провожающих комьями грязи. Это получилось случайно, не по инструкции. «А жаль, — подумал он. — В инструкции должно быть предусмотрено всё. Такого рода вещи мы обязаны систематизировать. Грязевой ливень необходимо упомянуть в разделе, посвящённом прощанию космонавта с аборигенами».

Корабль с рёвом взмыл в небо, оставив позади планету вардов. Когда космолёт вырвался из гравитационного поля этой Солнечной системы, Гилдер взял курс на тот сектор, где можно было поймать волну радиомаяка, и включил автопилот. Какое-то время он неподвижно сидел, вперив взгляд в усыпанную блёстками звёзд непроглядную тьму. Потом сделал запись в бортовом журнале.

«Куб К-49, сектор 10, Солнце класса Д7, третья планета. Название — Вард. Аборигены именуют себя вардами; уровень интеллекта по космической шкале — ВВ; осваивают космос, имеют колонии на сорока двух планетах. Примечание: до некоторой степени укрощены».

Он взглянул на свою маленькую полку с книгами, прикреплённую к стальной переборке. Не хватало двух томов. Варды украли книги, в которых было много всевозможных иллюстраций и диаграмм. Остальные они не тронули — у них ведь не было Розеттского Камня, который помог бы им расшифровать текст. Они и не прикоснулись к стоявшей на самом виду книге, озаглавленной: «Дьявологика — наука об одурачивании существ, наделённых разумом».

Вздохнув, Гилдер вынул из ящика лист бумаги и в сотый, двухсотый, а может, и в трёхсотый раз попытался вывести некую формулу с числом «Алеф», в которой оно было бы больше А, но меньше С. Он так взъерошил себе пальцами волосы, что вскоре они уже торчали вихрами во все стороны, а сам он, того не ведая, не очень-то походил на человека с уравновешенной психикой.

Стрелка измерителя выхода прыгнула, замерла на миг, дрожа, и упала. Через тридцать секунд снова скачок, снова остановка в середине шкалы, падение… Ещё тридцать секунд — и опять всё сначала… И так недели, месяцы, годы.

Вершина лёгкой металлической мачты возле здания, сложенного из каменных глыб, уходила высоко в небо, подымая к звёздам плоскую металлическую чашу. Из этой чаши два раза в минуту выплёскивался беззвучный, пронизывающий пространство крик:

— Бунда-1! Бип-бип-боп! Бунда-1! Бип-бип-боп!..

Его повторяли восемь синхронизированных репитеров на пустынных островках залитой водой планеты — восемь спиц гигантского колеса — мира, медленно поворачивающегося вокруг своей оси.

В чёрной пустоте бессолнечных миров, среди мёртвых, погасших звёзд одинокий корабль ловил голос Бунды, корректировал свой вертикальный и горизонтальный курс и уверенно летел дальше. Сколько этих кораблей прошло мимо! А он по-прежнему один, по-прежнему указывает путь людям, от которых никогда не слышит в ответ: «Спасибо, друг!» Далёкие, неразличимые глазом ракеты прочерчивали темноту провалов между завитками галактик мгновенными вспышками выброшенного пламени и исчезали. «Корабли, проходящие ночью…» [7] Строка из стихотворения «Легенды придорожной гостиницы» американского поэта Г. Лонгфелло (1807–1882). . Бунда-1…

Маяк в глубине Вселенной, мирок с почти земной атмосферой и почти лишённый почвы, планета бесконечных океанов, с крошечными скалистыми островками, на которых нет ни одного живого существа, с кем мог бы подружиться человек, но сущий рай для рыб и прочих водных тварей.

Этот островок был самым большим клочком суши среди бесконечной водной пустыни: двадцать две мили в длину, семь миль в ширину для планеты Бунда-1 — настоящий континент. Континент, на котором нет ни животных, ни птиц, ни деревьев, ни цветов, только низкие, карабкающиеся по камням кустики с узловатыми скрюченными ветками, лишайники и грибы, да с полсотни видов насекомых, которые пожирают друг друга и потому не могут расплодиться в слишком большом количестве. И всё — больше ничего здесь нет. Над планетой застыла тишина, и это было самое страшное — тишина, в которой нет никаких звуков. Лёгкий ветерок никогда не вздыхал, затихая, никогда не ревела, негодуя, буря. Море во время прилива нехотя наползало на скалы и потом бессильно опадало — десять дюймов вверх, десять дюймов вниз, точное, как часы, без единого всплеска, без шума, без шипения лопающейся пены. Насекомые были немы; из пятидесяти видов ни одно не умело ни жужжать, ни стрекотать, ни щёлкать. Бледные тела лишайников и корявые руки кустов никогда не шевелились. Казалось, это не растения, а причудливые живые существа, коченеющие в вечном безмолвии. За домом был огород. Строители маяка превратили в подобие почвы пол-акра скалистой поверхности острова на три фута в глубину и посадили земные растения. Из цветочных семян не взошло ни одно, а вот некоторые сорта овощей оказались более неприхотливыми.