Иар Эльтеррус - Дар

Плохо только то, что Иту, конечно, некомфортно, что спит он сейчас скверно, неспокойно. Дергается, стонет, никак не может лечь так, чтобы стало удобно. Но, опять же, лучше провести на потоке, на релаксационных точках, чем пичкать лекарствами.

Ближе к утру температура самостоятельно пошла вниз без всяких препаратов. К пяти часам стабилизировалась — тридцать семь и два, немного выше нормы. Фэб сидел до шести, не смотря на то, что спать ему к тому моменту хотелось ужасно, сидел и следил. По идее, можно было бы снять порт, но порт он всё-таки решил оставить, чтобы дать Иту получше выспаться. Без порта уже через пару часов придется поднимать, а с портом, да еще и с подключенным верхом, проспит столько, сколько душе будет угодно. Хоть до вечера.

— Всё хорошо, — еле слышным шепотом говорил Фэб, подключая блок к подключичному порту. — Как же ты так с этими досками… но ничего, ничего… всё будет нормально. Я бы, наверное, тоже… так же… ты молодец, кто бы что ни говорил. Ты всё правильно сделал…

В семь утра Фэб решил, что ему самому всё-таки тоже нужно поспать. Он раскатал матрас, задернул занавеску, последний раз проверил Ита, и лёг. За окном было уже совсем светло, дождь почти прекратился. Сон сморил его практически сразу, и, как это ни странно, в этом сне Фэбу привиделось огромное и легкое, как крыло бабочки, лето, в котором не было почему-то ни проблем, ни ежедневных заездов в институт, ни войны, ни болезней. В этом лете было много теплых закатов, яблок, малины, звонких маленьких речушек, и детского смеха — но что это было за лето, и что он сам делал в этом сне, Фэб так и не понял.

Первым, что услышал Ит после пробуждения, были голоса, которые приглушенно звучали откуда-то из-за стены. Голоса оказались знакомые. Говорили одновременно четверо: Ит узнал голос Берты, Скрипача, Кира, и… почему-то генерала Дорохова. Это было странно, но Ит еще до конца не проснулся, чтобы толком удивиться.

Вчерашний день и вечер он помнил смутно, расплывчато. Сначала было дико плохо и ужасно жарко, тошнило, потом пришло воспоминание о том, что Фэб (или Кир?..) уговорил его снять блокировку. Дальше был провал, за которым следовал на редкость неприятный отрывок, во время которого его трясло из-за того, что почему-то стало холодно. Очень холодно. И больно. От этого воспоминания Ит зябко поежился, непроизвольно передернув плечами. Дальше… что же было дальше? А, дальше оказалось еще хуже, потому что холод на какое-то время сделался совершенно нестерпимым. Кажется, его куда-то несли, причем под проливным дождем. Да не кажется, а точно.

Но кто и куда?

Он немного приподнялся на локтях, огляделся. Ага, вот и Фэб. Спит беспробудным сном на матрасе, положенном в углу, и даже укрыт, хотя укрывался явно не сам — уж больно аккуратно. Если аккуратно, значит, Кир заходил. Точно, он, потому что Скрипач мастер художественного беспорядка, он бы набросил плед абы как. А тут ну просто по линеечке. Ит усмехнулся.

Маленькая комнатка, окно занавешено льняной шторой; стены деревянные, из лакированного бруса, на полу домотканый половик. Возле окна стоит деревянная тумбочка, на которой лежит их собственный скоровспомощной блок, почему-то почти заряженный, рядом валяется небулайзер. Рядом с кроватью кресло — значит, Фэб сидел… и сидел долго, судя по тому, насколько устал.

Кровать была удивительно мягкая, а белье пахло совершенно замечательно, так же, как пахло когда-то у них дома — лавандой. Ит снова лёг, прислушался.

Где-то вдалеке ругались. Не за стеной, как показалось вначале, а в смежной части дома.

— …восемьдесят четыре государственные награды!.. И они сидят, мать вашу, в сарае… с ребенком под дождем!..

— …и что с того?

— А то с того, что требовать надо было, а не погань эту очкастую слушать!..

— …каким, интересно, образом?

— …ты вообще молчи! Звезду героя России дали, а он…

— Ага, посмертно…

— …ой, закрой свой рот, пока я тебе башку не открутил!!!

— Петр Алексеевич, не кричите, пожалуйста!

— Ольшанская, заткнись!!! Дура беременная!!! Молчать всем, инвалидная команда!!! Овцы безмозглые!!! Этого дебила вынуждают, он подписку дает!.. И эти следом…

— Петр Алексеевич, а как иначе? — Берта говорила сдержанно, понизив голос. — Они бы не пропустили Санкт-Рену, они бы не дали восстановить память Ри. Они бы ничего не дали, если бы мы не согласились на их условия. Нас попросили не высовываться. Настоятельно попросили. Вы думаете, верхи не знают про наши… обстоятельства? Знают. И это всех устраивает.