Иар Эльтеррус - Дар

— Ну как? — спросила та с тревогой.

— Самая лучшая девочка на свете, — серьезно произнес Фэб.

— Ребят, идемте, машина ждёт, — вернул всех с небес на землю Скрипач. — Дома будем любоваться. Я, между прочим, тоже хочу того… на ручках подержать. Но если мы все сейчас будем держать Дашу, по очереди, мы домой не доедем.

Через неделю после появления Даши в квартире на Котельнической набережной Берта поняла, о чем говорила Шанари, и что это такое — быть по-настоящему главной в доме рауф. Быть женщиной-мамой. Нет, она и раньше не была обделена заботой, но сейчас этой заботы стало столько, что Берта порой даже терялась.

Ей ничего не разрешали делать. Она не готовила, не убирала, не стирала. Все робкие попытки принять участие в работе по хозяйству пресекались тут же. Если ей хотелось выйти в магазин, например, её отпускали, но уже через двадцать минут кто-нибудь, не взирая на жесткий запрет Томанова это делать, вызывал её через коммуникатор, и спрашивал, всё ли хорошо. По ночам она спала сном праведницы, потому что заботу о Даше брали на себя Ит и Скрипач; причем Ит в буквальном смысле летел на каждый писк или чих, и тут же устранял причину — за первую неделю Даша ни разу не заплакала.

При этом хозяйство было просто в идеальном состоянии, не смотря на то, что Кир, Фэб, и Скрипач каждый день ходили в институт на работу. Кто-нибудь из них обязательно забегал домой днём, во время обеденного перерыва, и приносил что-то из продуктов, купленных по дороге. Ит днём занимался всем подряд — от уборки, до приготовления еды. Готовил он, конечно, не очень, но, по мнению Берты, и простых вещей типа супа, макарон, или гречки, им вполне хватало.

Даша оказалась ребенком просто замечательным. С первых же дней установился негласный порядок — за ребенком смотрим по очереди, даем друг другу выспаться. Ит, разумеется, этот порядок не соблюдал, но, к чести Даши сказать, девочка не давала ему особенных поводов вскакивать по десять раз среди ночи. Она вообще оказалась совершенно не скандальной и не капризной. Единственное, что они все заметили практически сразу, так это то, что Даша реагирует на их эмоции. Если кто-то рядом с ней хмурился, она начинала хмуриться тоже. Если радовался — радовалась следом. И улыбаться она начала значительно раньше, чем было положено по всем канонам и правилам — к месяцу Даша уже улыбалась вовсю.

— По-моему, это рано, — волновалась Берта. — Везде же написано, что месяца в два или в три. А заяц вот так…

Книг она прочла уйму, и продолжала читать их дальше. Все подряд. И местные, изданные на Терре-ноль, и те, что были в «посылке». Конечно, там были не совсем книги, в большей степени достаточно простые пособия, но и их Берта изучала самым тщательнейшим образом.

Гулять начали в месяц — Фэбу то не нравилась погода, то казалось, что одежда всё-таки не подходящая. Наконец Берта не выдержала и заявила, что выгуливать дочку на балконе ей уже надоело, и что пора бы им отправляться «в путешествие». Первый выход обставили едва ли не торжественно — отправились все вместе, и целых полчаса ходили по улице вокруг высотки, прикидывая будущие маршруты.

…Как-то так сразу сложилось, что Дашу стали называть зайчиком или зайцем, под настроение. Начал этот «зайцевый беспредел», конечно, Ит, а остальные подхватили. По мнению Берты, дочка и впрямь была как зайчик с пасхальной картинки — большеглазая, с пушистыми волосиками, и совершенно очаровательная. Почти месяц Берта к ней привыкала — она всё никак не могла, кажется, поверить, что вот это чудесное существо появилось в её жизни, и что она, оказывается, с каждым днём и часом любит это существо всё больше и больше. По ночам, когда все спали, Берта иногда забирала Дашу из кроватки, укладывала рядом с собой, и они по часу, а то и больше, наслаждались обществом друг друга — Берта с тихим восторгом гладила крошечные пальчики, проводила ладонью по пушистым волосам, и смотрела, смотрела, смотрела… и всё никак не могла насмотреться. А Даша, пообщавшись с мамой минут пятнадцать, засыпала у той на руках. Потом, много лет спустя, Берта как-то призналась, что эти минуты, когда совсем еще крошечная дочка спала, прижавшись к ней, были для неё самой высшей точкой испытанной за всю жизнь любви.

Ит и Фэб, как выяснилось, чувствовали то же самое — и почти каждый день Берта ощущала их благодарность. Нет, это были не слова, но благодарность присутствовала во всём. От утреннего поцелуя и чашки какао, которое приносил ей Фэб прямо в постель, до свежего белья каждый день и коробочек её любимого рахат-лукума, которые невесть где умудрялся доставать Ит. Благодарность была в жестах, в движении, и в мире, которого Берте так хотелось в эти дни…