Александр Спиридонов - Пленник Калугулы

— Кто-то прикормил пару обезьян? По кличке Адам и Ева?

— Зачем нужны зеркала, не повторяющие в точности движения оригинала. Таким зеркалам место на помойке. Чтобы тогда было? Я, предположим, причесываюсь, а отражение в носу ковыряет. То же и с искусством. Больше того, хорошее зеркало — зеркало, которое делает меня лучше. Умнее. Красивее. Человека это окрыляет, вдохновляет и зовет.

— Куда? К еще более правдивому, в кавычках, зеркалу?

— Хотя бы. Лично я в кривое смотреться не стану.

— Наш роман назвали как-то целомудренным. Хорошо это или плохо? С точки зрения коммерческого успеха, то, наверное, плохо. Но для меня важнее рассматривать его как средство общения. Прежде всего с самими «умками», а здесь чистота — залог здоровья. Нравственного. Белый медвежонок должен быть белым. Ну, а если золотым, то без примесей.

— По совести не знаю, может и не получится, но хотя бы по уму жить надо.

Звонок Гаузу.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Гор Гауз?

— Да.

— Вас беспокоит Алекс Спиро. Я занят сейчас тем, что подготавливаю к переизданию книгу об Эгвекитауне. И хотел бы поговорить с вами о вашем возможном участии в финансировании этого проекта.

— Я знаю вас? Как вы сказали? Алекс Спиро?

— Да. Возможно, знаете. Я прожил лет пятнадцать в Эгвекитауне. В 1996 году с главой администрации графства Мак-Саймом выпустили небольшую брошюру, а сейчас хотелось бы, используя возможности калугульского издательства, выпустить книжку посолиднее. На хорошей бумаге, с прекрасными цветными фотографиями…

— Хорошо, а от меня вы что хотите?

— Участия в финансировании ее выхода.

— Я не смогу.

— Вы не сможете.

— Нет.

— Хорошо, до свидания. Да, поговорили…

Алекс подумал о том, как он будет все это описывать и решил, что проще будет нарисовать.

«Путь Умки долог. Закончится моя тропа, продолжат наши сыновья, внуки, правнуки».

— А что это вы все записываете?

— Как что? Встречу нашу. Ведь это будет очередная глава «Золотого Умки».

— Что вы хотите сказать? Что я там буду фигурировать? В вашем романе?

— Ну да… Вы, Джо Келер…

— Минуточку, минуточку. В романе — я? Как это у вас все запросто: раз — и в роман… Дайте сообразить. А нельзя ли под другим именем?

— Другим? Можно и другим. Жорж Леклерк вас устроит?

— Вполне.

— Мое время истекло? В таком случае, позвольте откланяться.

Мистер Келер (теперь уже Леклерк), проводил Алекса до двери.

— Бывают такие куски мяса: жуешь, жуешь, а прожевать не можешь. Проглотить — слишком большой, выплюнуть — жалко. Вот и ваш роман такой же.

— Значит, надо маленькими кусочками. Так и подавиться же можно!

Над домом, где-то совсем рядом, пророкотал геликоп, но выглянув в окно, Алекс ничего не увидел.

В комнату вошел поддатый мужик лет тридцати. Девчонки бесились. Взял гитару.

— Сейчас успокою. Концерт сыграю. Какой вам?

— Веселый!

Спиро различал отдельные слова: «Карфагестан. Мы в атаку шли… Город, город Кандаланг… Родина… Сынок».

Сначала сидели тихо.

— Чего вы хохочете? Там ваши отцы, братья гибли.

На каждом шагу красота и тайна.

Ося. Татуировка Наполеона с кружкой пива.

А что, разве я похож на человека, у которого могут быть родственники?

Прошлогодний снег.

Человек корчился от нестерпимой муки, из его груди вырывались рыдания:

— Но где же я-то?! Где я сам? Кто я, Господи! Где настоящее!..

Замерев, он уткнулся головой в спальный мешок и вцепился руками в волосы. Так он лежал неподвижно несколько минут. Потом дыхание стало ровным, он перевернулся на спину.

— За что мне такая мука, Господи?!. Почему ты мне ничего не сказал? Молчишь?.. А, впрочем, я и сам знаю. Я сам…

— Юридической силы этот документ не имеет.

— А зачем нам юридическая сила? Здесь важнее сила нравственная.

— Если бы АПП продавала, например, козу, а Калугульское отделение покупало эту козу, тогда да, этот документ не имел бы значения. А так как речь идет о вещах более тонких, чем коза…

— Далась тебе эта коза!

— «Имею возможность купить козу, но…»

— Что такое хорошо, что такое плохо?

— Хорошо — когда всем хорошо. Плохо — когда всем плохо.

— А если миллиону хорошо, а одному плохо?

— Значит, плохо на одну миллионную. Уже не хорошо на все 100 процентов.

— Начнем исправлять ситуацию, лечить организм. Вылечим одного, поплохеет десятерым, начнем дальше исправлять и в итоге «залечим» всех.

— Ну, так обычно все и происходит. Выходит, что общество больно. В здоровом организме все здорово. И хорошо. Человечество болеет, страдает потому, что это еще не организм, а скопище частей организма, соединенных, порой, совершенно фантастически — вместо одной части тела другая. Понятно, что страдания неизбежны.