Мишель Демют - Планета семи масок

— Да уж, — согласился Корсон.

Он поскреб свежую щетину на подбородке. Надо же — этот дикарь, живший в эпоху, когда человечество едва научилось летать в космос, вот так запросто признаёт возможность путешествий во времени… Но тут ему вспомнилось, как легко он сам освоился на новой Урии.

Корсон собрался было еще спросить о Перемириях, как вдруг чудовищный грохот рванул ему барабанные перепонки — сильнее громового раската, громче самого мощного взрыва — словно острые ножи ударили в уши и вонзились в самые дальние закоулки мозга… Казалось, Вселенная раскололась надвое.

Аэростат плавно скользил над гладким как зеркало океаном. Странное непривычное небо было ясным, дул всего лишь легкий бриз. Но грохот все не прекращался, он нарастал, переходя в глухой рев. От неожиданной вибрации задрожали стропы аэростата, звеня, как потревоженные струны. Рокот вдруг взмыл вверх, к немыслимо высокой ноте, выше, еще выше, переходя в ультразвук, вот его не стало слышно, но что-то продолжало буравить мозг, затем снова вниз — и голову словно сжали гигантские тиски, но можно было еще различить глухие удары, хриплое дыхание — как последние вздохи умирающего бога.

На поверхности океана уже вздымались волны. Туре что-то кричал, и Корсон видел, как дергаются его губы, но не разобрал ни слова. Антонелла съежилась, зажав руками уши — ей было больно и очень страшно. Из глаз Корсона брызнули слезы, невидимые тиски сжимали его мозг все сильнее, казалось, череп вот-вот треснет, как скорлупа ореха.

Внезапный порыв ветра подбросил шар на несколько сот метров, резко упало атмосферное давление. Корзина угрожающе раскачивалась и трещала. Корсон обхватил Антонеллу за талию и прижал к стропам, вцепившись в них обеими руками. Ветер неистовствовал так, что на оболочке шара то и дело появлялись вмятины, словно огромная невидимая рука гнала и толкала его вперед.

Туре нащупал канат и как мог привязался к борту корзины. Согнувшись пополам, он ухитрился перекинуть конец каната Корсону, и тот поспешно привязал себя и Антонеллу.

Тщетно пытаясь перекрыть вой ветра, Корсон крикнул:

— Это что, Перемирие начинается?

Туре отрицательно мотнул головой. Лицо его посерело, в глазах был испуг.

— Нет… такого никогда… — донеслось до Корсона.

Рывки и удары прекратились, но ветер дул со все нарастающей силой. Когда Корсон наклонился к Антонелле, он увидел, что дыхание девушки стало частым и прерывистым. Ему и самому было трудно дышать — не хватало воздуха. Давление продолжало падать.

Оставив попытки докричаться до Туре, Корсон показал на шар, затем вниз. Тот сразу все понял и, с трудом поднявшись, принялся крутить вентили. Аэростат снизился, но легче дышать не стало. В полумиле под ними вздымались огромные валы с белыми гребнями. Можно было разглядеть обломки каких-то кораблей. Лишь пятна разлитого масла образовывали в обезумевшем море маленькие оазисы спокойствия.

Так прошло несколько часов. Шар по-прежнему мчал их со скоростью не меньше шестисот миль в час, как определили Корсон и Туре, ориентируясь по небу. Скрючившись на дне корзины, все трое погрузились в дремоту, с трудом вдыхая разреженный воздух.

Корсон смутно сознавал, что они уже пролетели расстояние в четверть земного экватора, а ветер все не утихал. Он гнал такие массы воды, что вздымавшиеся волны походили на горы сине-зеленого стекла. Корсон не понимал, что происходит. Впрочем, все, что случалось раньше, было не более понятно. Неужели они так и будут бесконечно нестись над океаном? И в конце концов умрут от голода и жажды, а их тела в этой корзине продолжат бессмысленный полет, пока не оборвутся стропы и корзина не упадет в море? Или газ начнет потихоньку выходить из шара, он станет снижаться, пока не сядет на одну из водяных гор и не останется на лице океана, словно серая бородавка?

Резкий рывок корзины — лопнула одна из строп — прервал его размышления, чуть не выбросив Корсона за борт. Его удержал только канат, которым он предусмотрительно обвязался. Бросив случайный взгляд на горизонт, Корсон вскрикнул так пронзительно, что на мгновение его вопль затушил даже свист ветра.

Горизонт перечеркивала черная полоса. Она быстро расширялась: через мгновение она была уже не линией, а стеной. Стеной абсолютной черноты. Черноты небытия. И странным было то, что края этой стены не искривлялись, убегая, к горизонту планеты. Насколько мог видеть человеческий глаз, она тянулась вдоль всего горизонта абсолютно ровно.