Роберт Хайнлайн - Кот, который ходил сквозь стены [litres]

Джерри Пурнеллу, писателю-фантасту;

Ларри Нивену, писателю-фантасту;

Гарри Стайну, писателю-фантасту, соседу по Колорадо-Спрингс;

Дину Ингу, писателю-фантасту, доктору философии, профессору;

Даниэлю Грэму, генерал-лейтенанту армии США в отставке;

Джиму Бину, писателю-фантасту, редактору и главе издательства «Baen Books»;

Полу Андерсону, писателю-фантасту;

Фрэнсису Басби, писателю-фантасту;

Барри Уоркману, другу Джерри Пурнелла.

В отличие от «Зверя» этот роман Вирджиния приняла без возражений. Ей не нравилось только название, потому что она терпеть не могла змей. В принципе, роман мог ждать теплый прием и у старых фэнов – потому что это было «продолжение» «Луны – суровой госпожи» и «Космического семейства Стоун», того Старого Доброго Хайнлайна, которого любили все поголовно.

Но их ждал сюрприз: здесь было нечто большее, чем хайнлайновский фанфик по собственным вещам. Нечто большее, чем обычный хронобоевичок. Помимо явного сюжета, в романе постоянным фоном идет сюжет виртуальный, в котором писатель Ричард Кэмпбелл сталкивается с миром, построенным по литературным законам. Начинается все с внезапного бессмысленного убийства, которое Кэмпбелл тут же препарирует с точки зрения законов жанра – для него это всего лишь шутка, но подобные шутки немедленно начинают твориться с окружающей его реальностью. И вот уже невидимый Вергилий ведет героя все дальше и дальше, круг за кругом, и литературная условность происходящего все нарастает… А затем вполне реальный поначалу мир последовательно разбивается вдребезги – все оказывается иллюзией, обманкой, декорациями. Зачем? Неизбежный вопрос тут же получает услужливый ответ: «Мы изо всех сил стараемся сделать жизнь каждого лучше, достойнее и счастливее». Звучит пафосно. Однажды в минуту откровенности сам Хайнлайн сформулировал эти цели иначе: «Мы клоуны, развлекаем людей, пытаясь конкурировать в этом занятии с пивом и чипсами». Но это на самом деле не важно, цель здесь – всего лишь условность. Автор перекраивает сюжет, руководствуясь эстетическими, политическими, художественными и тому подобными мотивами, иногда – чисто интуитивно. Мы помним, почему курицы переходят дорогу. Потому что могут это сделать. Иногда – это лучший ответ из имеющихся вариантов.

В конце концов, вдоволь насладившись столкновением рационально мыслящего Кэмпбелла с иррациональным миром, автор выталкивает его в центр круга литературных персонажей:

«– Что это? Суд?

– Да, в каком-то смысле.

Здесь по законам жанра должна состояться пафосная разборка или что-то наподобие вот этого:

„Близится минута, когда персонажи спустятся со сцены в зал и смешаются со зрителями. Как же поведут себя их творцы? Обезумеют от ужаса, дико завопят, впадут в буйное помешательство?

Что он, Лодж, скажет Деревенскому Щеголю?

Что он вообще может сказать ему?

И – а это куда важней – о чем заговорит с ним сам Щеголь?“» [105] К. Д. Саймак. Театр теней.

Но Хайнлайн сталкивает Кэмпбелла с ожившими литературными героями лишь затем, чтобы подчеркнуть его собственную «литературность», возможно приглашая нас домыслить, что не только Ричард угодил в роман, но и сам рассказ о Ричарде, угодившем в роман, бытует в литературной вселенной, которой распоряжается автор. И здесь мы становимся свидетелями конфликта автора с «неудобным» персонажем. Небесный маршал не вписывается в канву и его удаляют. Но он исчезает не окончательно. Его повторное появление в романе зачем-то нужно. Автор пытается пристроить вычеркнутого персонажа в другой роли? Возможно. А может быть, это некий намек. Представим себе мультиверсум с его параллельными временн ы ми линиями. Во многих из них есть своя Земля, свой Луна-Сити, в котором произошла революция… Которой руководили примерно те же герои. И значит, где-то там есть или были другой Проф, другой Манни. И Хейзел. А где-то еще был другой Фонд Говарда – со всеми вытекающими. Поэтому мы не знаем, сколько Кругов Уробороса действуют в мультиверсуме и насколько совпадают их цели. Возможно, в одном из них небесный маршал Бо больше пришелся ко двору.

Но вернемся к кульминации романа. Она наступает, когда Ричард Кэмпбелл, писатель, творец, осознает, что сам является порождением вполне мифического персонажа. И писатель, смирившись, соглашается играть по правилам литературного жанра. За это следует немедленная расплата – приняв на себя эту роль, он тут же на своей шкуре испытывает то, что отведено героям шекспировских пьес, где в финале сцена залита кровью и усеяна трупами. Впрочем, эпиграфом к финалу Хайнлайн выбрал наиболее часто цитируемый им эпизод из «Бури». Приведу его полностью: