Анастасия Баталова - До встречи в смертинете

Солнце падает в море как будто в ладонь лепесток

огнерозы. Прибрежные камни как ягоды гладки.

С каждым днём поднимается новой печали росток.

Ты глядишь на закат, а у глаз собираются складки.

Катят к зрелости годы, и то, что ещё впереди,

стало меньше того, что уже за спиною осталось…

Роберт лелеял в себе евдокиину привычку запоминать стихи. Скоро он перестанет их забывать…

Мотая ленту новостей в соцсети, Роберт наткнулся на пост, посвященный торжественной церемонии вручения ежегодной поэтической премии «Крылья Пегаса».

Новость разместил паблик о культуре с относительно небольшим числом подписчиков.

Пост содержал официальные слова, имена лауреатов, список членов жюри и их регалий, а так же фотоотчет.

Лицо женщины на одной из фотографий показалась Роберту знакомым. Она сидела за столиком жюри с традиционной голубой бутылкой воды и белым квадратом протокола. Ее плечо и волосы пересекал стоящий у сцены микрофон. Распластав пальцы на экране, Роберт увеличил изображение.

«Лиса! Неужели?»

Он нашел ссылку на страницу заинтересовавшей его особы и, воспользовавшись своим священным правом приговоренного к смерти, написал ей — знаменитости, между прочим! — сообщение с предложением выпить по чашке чая.

Лиза-Лиса — это оказалась именно она — откликнулась сразу. Титулованную поэтессу растрогало, что парень, с которым они иногда пересекались на лестнице в здании Академии, запомнил её на всю жизнь. Она, вероятно, усмотрела в этом феномене похвалу её женскому очарованию или творческой яркости, хотя ни то, ни другое не было истинной причиной — просто в сознание Роберта её образ намертво впечатала трагедия его провала на экзаменах.

— Ты чувствуешь, что достигла того, чего хотела? — спросил он.

Она положила ногу на ногу и кокетливо хихикнула. Роберт вынужден был признать: её икры и лодыжки сохранили женственную плавность линий.

— Полагаешь, в моем возрасте можно с уверенностью говорить о достигнутом?

— Я не хотел обидеть. Всегда есть куда расти. Но ведь можешь ты сказать сейчас: на такой высоте в общественной жизни ты представляла себя двадцать лет назад? Или ниже? Или выше?

— Честно? Я об этом не думала. Я всегда думала о творчестве. И теперь поняла — я бездарность. Потихоньку я делаю то, на что гожусь: организую кружки для талантливой молодежи, издаю журнал, газету, веду четыре паблика, посвященных литературе… Но это ведь не творчество! Кому-то пришла в голову идея самолета, кто-то его нарисовал, кому-то суждено на нём полететь — а я навсегда останусь завинчивать гайки. Понятно, что без гаек не будет самолета. И без таких как я не будет литературы. Да. Завидно до удушья тем, кто полетел. Я боролась с самолюбием много лет, чтобы принять свою роль. Продолжить завинчивать гайки.

— Ты считаешь, что цель творчества — признание и слава?

Лиса помотала головой.

— Цель творчества — чувство великого самоудовлетворения. Самостоятельное и полное осознание ценности созданного, которое не блекнет от сравнения себя с другими. Мне ни разу не довелось этого испытать.

— По твоему определению оно никак не зависит от признания и славы, великое самоудовлетворение?

— Не зависит. Но иногда слава и признание могут его внушить.

— Получается, самые счастливые творцы — пишущие в стол графоманы?

Лиса пожала плечами.

— Может быть. Может быть… Давай выпьем что ли… А то мне стало грустно.

— У меня сердце. Врач запретил.

В напудренном заостренном старостью лице Лисы появилось что-то жалкое.

— Ну… Тогда я выпью, а ты на меня посмотришь.

Город ждал Рождества. Прокатиться вечером в предпраздничную неделю в такси по центральным улицам — подарить себе полчаса сказки. Армия Санта-Клаусов: разом воспряв от летней спячки, стряхнули пыль со своих войлочных сапог и красных тулупов, расселись в витринах магазинов — улыбчивыми зазывалами. С неба спустились любопытные звездочки: посмотреть, к чему это люди так усердно готовятся? — и расселись на проводах. Самые дружные крепко держатся за руки — повсюду гирлянды.

На перекрестках больших проспектов разместились ёлочные базары. Лежат красавицы вповалку, туго перемотанные бичевой. Каждая ждёт, что придут именно за ней — отнесут в тепло, разрежут постылую веревку и распустить она вольно, распушит шикарные кудри, порадуется обновкам: десяткам серег стеклянных, отражающих счастливые лица детей, бусам длинным, пушистому шарфику из мишуры, шиньонам серпантиновым, диадеме с бриллиантами-огоньками…