Грег Иган - Рассказы [Компляция]

Он поискал в сети упоминание этой фразы в контексте серой выгрузки. Наиболее содержательный перевод из найденных гласил: «выборочный запрет переноса определенного класса воспоминаний или черт личности».

Это означало, что старик намеренно оставил часть своей личности при себе. Адам был его несовершенной копией — и не только из-за изъянов, имевшихся в самой технологии переноса, а потому что старик сам этого захотел.

— Лживый кусок дерьма. — Под конец жизни старик бредил о своих надеждах на то, что Адам превзойдет его собственные достижения, но судя по уже затраченным усилиям, ему не суждено было даже к ним приблизиться. Три попытки написать новый сценарий зашли в тупик. Вовсе не Райан и его семейство лишили его самой ценной части наследства.

Адам сидел, разглядывая свои руки и размышляя о перспективах, которые сулила жизнь без того самого единственного навыка, которым обладал старик. Он вспомнил, как однажды в шутку сказал Карлосу, что им обоим стоит выучиться на врачей и открыть в Сальвадоре бесплатную клинику. — Когда разбогатеем. — Но Адам сомневался, что у его оригинала, не говоря уже об урезанной копии, хватило бы ума освоить что-то сложнее, чем опорожнение медицинских уток.

Он выключил ноутбук и вошел в главную спальню. Вся одежда старика по-прежнему хранилась там, как будто тот на полном серьезе ожидал, что ей снова будут пользоваться. Адам разделся и стал по очереди примерять каждый предмет, считая те, которые точно казались знакомыми. Действительно ли он был «мистером шестидесятником» Джеральда или же речь шла, скорее, о сорока или тридцати? Может быть, все эти ободряющие слова были не более, чем сарказмом, и втайне старик надеялся, что финальный вердикт провозгласит его единственным и неповторимым Адамом Моррисом, и ухватить его подлинную искру не удалось не только смехотворным студийным ботам, работающим по методу «глубокого обучения», но и лучшей в мире технологии копирования мозга.

Обнаженный, он сидел на кровати, раздумывая о том, какого было бы устроить безумную вакханалию с участием нескольких десятков робофетишистов, которые отымеют его мозг, а затем разберут его на запчасти, чтобы унести их домой в качестве сувенира. Организовать такое действо было бы несложно, к тому же он сомневался, что какая-либо часть его корпоративной инфраструктуры была обязана воскресить его из ежедневных бэкапов Лоудстоун. Старик, может, и использовал его в качестве артистичного и вычурного в своем безумии доказательства собственной точки зрения, но он бы ни за что не повел себя настолько жестоко, чтобы лишить его шанса на самоубийство.

Когда взгляд Адама ухватился за фотографию, на которой двое мужчин наигранно позировали под знаком Голливуда, он понял, что рыдает без слез — и не от чего-нибудь, а от тоски. Ему хотелось, чтобы Карлос был рядом — помог ему вынести случившееся, помог все расставить на свои места. Покойного возлюбленного мертвеца он любил больше, чем был готов полюбить кого-либо еще, но по-прежнему не был способен ни на одно стоящее свершение, которое было по силам старику.

Он представил себя в объятьях Карлоса. — Шшш, все не так плохо, как ты думаешь — ты всегда сгущаешь краски, кариньо . Мы начнем с того, что имеем, а пробелы будем заполнять по мере надобности.

От тебя никакого толку , — ответил Адам. — Просто заткнись и трахни меня — больше у меня ничего не осталось . — Он лег на кровать и взял в руку свой член. Раньше это казалось ему неправильным, но сейчас Адаму было плевать — у него не было обязательств перед кем-то из них. По крайней мере, Карлос бы его, скорее всего, пожалел и не стал ворчать из-за бесплатных гастролей.

Он закрыл глаза и попытался вспомнить ощущение щетины, касавшейся его бедер, но не смог придумать сценарий даже для своей собственной фантазии — Карлосу просто хотелось поговорить.

— У тебя есть друзья, — настаивал он. — Есть люди, которые тебя ищут.

Адам не знал, ведет ли он выдуманную им самим дружескую беседу, или это фрагмент настоящего разговора, произошедшего в далеком прошлом, но решающую роль играл контекст. — Больше нет, кариньо . Они либо сами мертвы, либо считают мертвым меня.

В ответ Карлос просто посмотрел на него взглядом скептика, как если бы слова Адама заключали в себе какую-то нелепую гиперболу.

Впрочем, этот скептицизм имел свои плюсы. Если бы он постучался в дверь Синтии, она бы, вполне вероятно, попыталась воткнуть ему в сердце осиновый кол, но дружелюбный незнакомец, сидевший рядом с ним на похоронах, был настроен на разговор куда больше самого Адама. Тот факт, что он по-прежнему не мог вспомнить, кем был тот человек, казался достаточно веской причиной, чтобы его избегать; если он и сам был частью пробелов в его разуме, то должен что-то о них знать.