Владимир Лизичев - Москва — Маньпупунёр. Том I

Доведённый до скотского состояния, в одиночке концентрационного лагеря Бухенвальд, он все же камарадов-нелегалов не выдал. Лучшая в мире на тот момент, немецкая химическая индустрия, от средневековых алхимиков ещё, как же, ничего не смогла поделать с железной волей бывшего упаковщика и корабельного юнги.

В отличие от немецкой науки, советская и её наследница — российская психиатрия, что на службе его величества государства, всегда была, что называется, вооружена до зубов. Вооружена была, не столько различными антипсихотическими препаратами и психоделиками, сколько передовыми методиками манипуляции сознанием.

От Ганнушкина до Смулевича, психиатрия теоретическая и ещё более практическая медицина под лозунги о преобладании экзистенциальных гуманистических подходов в лечении, занималась его подавлением и изготовлением послушных клозапиновых скотов.

Верноподданнический настрой — чего изволите? энтузазизьм в психиатрии процветал.

Да, а как же старые проверенные годами методики, представленные широкой общественности, например усилиями талантливого австрийского военврача Грюнштайна они, что называется на ходу, применяются до сих пор в особо интересных случаях, правда уже не так массово. Вспомнили — « … промойте ему хорошенько желудок, и клизму, клизму, клизму мерзавцу» Я. Гашек — «Похождения бравого солдата Швейка». Впрочем, к тому были все основания, побочными действиями лекарственных препаратов являлись недержание и диарея или хуже того — запоры, которые имели неприятное свойство разрешаться в самый неподходящий момент.

И да простит мне читатель эти физиологические подробности, но без них не понять всего ужаса бытия в этом казённом доме, пропитанном запахом скорби, отчаяния и человеческих испражнений.

На этаже, в разных концах коридора было 2 туалета, один из них для мед. персонала и одна душевая. Говорят, что до XX съезда партии, там ещё была горячая вода. Под койкой каждого больного должны были стоять ночные горшки, но по причине невосполнимых потерь их, выкрашенных в нежно голубые и синие цвета, было по одному на 2—3 человека. Особым шиком считалось владение горшком ярко-красного цвета, их ещё называли пожарными, таких в отделении было всего два и оба были у буйных в №3/1. Утром, под бдительным контролем дежурного санитара те, что были наполнены, выносили назначенные по очереди «психи», для чего предварительно они выставлялись рядом с входной дверью. Далее их в туалете освобождали от содержимого, мыли в специальной ванне, обильно посыпали хлоркой и возвращали, согласно записи карандашом в толстой тетради о количестве от каждой палаты.

Частым развлечением было поставить «свой» горшок под чужую кровать, а потом при всём честном народе гнобить зазевавшегося болезного. Обычно так подшучивали над вновь прибывшими. Правда, попытки эти иногда заканчивались мордобоем, так в своё время, тот же алкаш Мармеладов набил крепко по физии, упомянутого выше Геннадия Вячеславовича, отчего поначалу злорадно-довольное лицо последнего стало позже походить на тухлую луковицу переливами тускло-синего, жёлтого и розоватого. А Кирилл Мефодиевич грозным голосом, явно актёрствуя, вопросил — «Ну кто ещё хочет попробовать комиссарского тела?». Желающих шутить со ста килограммовым Мармеладовым после того случая не было.

Но, мы отвлеклись, вернёмся на третий этаж.

Досталось всем, по самую маковку. Из соседней палаты было слышно, стонал больной — «Голова болит». На что кто-то из рассекающего по коридору персонала обыденно ехидно заметил — «Голова не жопа, привяжи и лежи».

«Гаврила» сидел в ординаторской с остановившимся взглядом, и жевал жвачку Орбит. По-своему его было жаль, вообще жаль. Отрешённо в голове его крутились цепочки мыслей — «В идиотском доме все-все идиоты и главврач-рвач. Знаете, почему хорошо отдыхать на море? Так там, только с трёх сторон «шизики».

Благородным донам тяжело в этой жизни, а неблагородным, что легче?

Между тем виновник сего пердомонокля Серов уходил в беспамятство, выныривая из него и снова погружаясь. Эти качели сменялись тремором, вращением, водоворотом, захватывали разум, но ещё краешком сознания жили боль физическая и боль от обиды, нанесённой ему лично главврачом. Ещё 2 месяца тому назад, сердобольный санитар Меркулыч случайно проговорился.

Так Александр Алексеевич узнал, что резко отклонено письменное ходатайство его однокашника по физтеху Жени Ступицына. Его бескорыстного друга и единственного близкого человека на всем белом свете, кроме Белочки — жены, поданное на имя Лепецкого ходатайство о проведении повторной психиатрической экспертизы и консилиума на предмет признания Серова абсолютно здоровым и дееспособным.