Ричард Мэтисон - Я – легенда

Скотт подошел к ближайшей щели и остановился, потому что понял, что надо было взять хоть какую-то одежду, немного еды и воды.

И в ту же секунду мысль о том, что подъем невозможен, обожгла его, как расплавленный свинец.

Дрожа всем телом, Скотт привалился к холодной цементной ступеньке, уперся потухшим взглядом в пол и покачал головой.

– Нет смысла. Мне никогда не взобраться. Слишком поздно: во мне только одна седьмая дюйма.

Он проковылял уже полпути к губке, когда неожиданная мысль развеяла его отчаяние: «Марти сказал, что вернется еще!»

Вздохнув, Скотт побежал обратно к ступеньке и вновь остановился. «Спокойно, спокойно, – сдерживал он себя. – Тебе надо сначала подготовиться. Нет смысла просто прыгать на ботинок: там не за что уцепиться. Надо как-то ухватиться за штанину Марти, забраться внутрь и удержаться там, пока брат не войдет в дом. А в доме выпрыгнуть из нее, вскарабкаться на стол или стул – все равно на что – и, размахивая тряпицей, привлечь к себе внимание Лу. И все это для того, чтобы дать ей знать, что я еще жив, – думал Скотт возбужденно. – Только для того, чтобы она узнала, что я еще жив».

– Ну что ж, поторопись, – уже вслух велел себе он и нетерпеливо прихлопнул в ладоши. – С чего начать? Пожалуй, с еды и питья. Хорошо поесть – это здорово, но неплохо бы и одеться. – Скотт нервно хихикнул и посмотрел на свое бледное, покрывшееся гусиной кожей тело. – Да, но вот что бы надеть? Халат стал слишком большим, а материал – грубым. А может быть…

Скотт подбежал к губке и яростно выгрыз зубами приличный по размерам кусок. Растянув его как можно больше, обернул вокруг тела и просунул руки, а потом и ноги через поры его ноздреватой поверхности. Новый наряд плотно, как резиновый, обтягивал спину, там и сям оставляя открытой грудь. «Что ж, придется довольствоваться этим, – кивнул Скотт. – На лучшее нет времени».

Теперь пища. Он неторопливо подошел к хлебу, лежавшему около скалы, отломил крошку, отнес ее к шлангу и, сев на металлический ободок, принялся жевать, болтая в воздухе ногами. Неплохо было бы обуться. Но во что?

Поев и совершив обычное путешествие к воде по длинному холодному и темному тоннелю шланга, Скотт вернулся к губке, отодрал от нее два крошечных кусочка, выщипал в них ямки и всунул туда ноги. Кусочки плохо держались на ступнях. «Надо будет привязать их ниткой», – подумал он.

Вдруг ему пришло в голову, что при помощи нитки он не только закрепит на себе одежду, но и заберется в штанину Марти. Если удастся достать еще одну булавку, загнуть ее крюком и привязать к нитке, можно будет зацепиться за материю и висеть, пока брат не зайдет в дом.

Он побежал к картонке под топливным баком. Но на полпути остановился, вспомнив о нитке, которая помогла ему прошлой ночью. На ней должен был остаться обломок крюка. Скотт кинулся искать ее.

К счастью, поиски увенчались успехом. Более того, изгиба обломка должно было хватить, чтобы зацепиться за брючину Марти.

Наверху, в комнатах, раздавались беспокойные, торопливые шаги, и Скотт, представив себе, как Лу, суетясь, готовится к отъезду, до боли сжал губы. Чего бы это ни стоило, он должен показать ей, что еще жив.

Скотт оглядел погреб. Трудно было поверить, что, столько просидев здесь, он сможет наконец выбраться наружу. Погреб давно стал его вселенной. Выйдя из него, он, вполне вероятно, будет напуган и неуверен, как заключенный, выпущенный на волю после долгого срока заточения. Нет, едва ли. Не очень-то уютно было ему в этой темной утробе погреба. И жизнь на свободе едва ли могла сравниться с этим тяжелым вынужденным заточением.

Скотт осторожно ощупал больное колено: опухоль практически исчезла – осталась лишь слабая боль. Он провел пальцами по ссадинам на лице, развязал повязку на пораненной руке, стащил ее и бросил на пол. Осторожно сглотнул: горло еще болело, но это было уже не важно.

Скотт был готов вернуться в настоящий мир.

Наверху хлопнула задняя дверь, а затем раздались шаги на крыльце. Он спрыгнул с валуна и размотал нитку. Взяв крюк в руки, прижался спиной к стенке ступеньки и замер в ожидании. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Во дворе слышен был скрип песка под ботинками, а потом раздался голос:

– Я не знаю точно, что там еще осталось.

Лицо Скотта вытянулось, взгляд застыл, ноги стали ватными.

Это был голос Лу.

Скотт вжался в стенку, когда гигантские ботинки загрохотали вниз по ступенькам.

– Лу, – прошептал он, а двое гигантов, как две черные тучи, заслонили солнце.