Ричард Мэтисон - Я – легенда

– Что, милый?

На его лице мелькнула почти детская улыбка:

– Я опишу это. Буду писать, пока смогу. И расскажу обо всем, что происходило, происходит и будет происходить со мной. Ведь это удивительно. Моя болезнь не только проклятие – она уникальна. Я изучу ее. Разгадаю все, что смогу разгадать. Вот в чем будет моя жизнь и моя борьба. Я не собираюсь дрожать – больше никогда не буду бояться.

Скотт дожевал печенье и открыл глаза. Достал из халата губку и выдавил в рот несколько капель воды – теплой и солоноватой, но приятно смягчившей сухое горло. Он сунул губку за пазуху: впереди было еще долгое восхождение.

Посмотрев на свой самодельный крюк, Скотт заметил, что тот чуть разогнулся под тяжестью его тела. Он погладил блестящую поверхность крюка и подумал, что сможет, если понадобится, снова загнуть его.

Послышавшийся шум заставил его вздрогнуть и поднять голову. Это было мрачным напоминанием о поджидавшей его наверху опасности. Скотта передернуло, и ироничная улыбка тронула его губы.

«Я больше никогда не буду бояться» – эти слова звучали словно издевка. «Если бы я знал… – подумал Скотт. – Если бы я знал о тех леденящих кровь мгновениях, которые ожидают меня, то ни за что бы не произнес эти слова. И только счастливое неведение давало мне силы выполнять данное обещание».

И он следовал ему: ничего не говоря Лу, каждый день, захватив с собой маленький карандашик и толстую общую тетрадь, спускался в сырую прохладу погреба, садился там и писал до тех пор, пока рука могла держать карандаш. В нетерпении, смешанном с отчаянием, Скотт разминал пальцы, казалось, пытаясь влить в них силы, необходимые для работы. Потому что голова его с каждым днем все быстрее и быстрее, как неуправляемая, идущая вразнос электростанция, выдавала нескончаемый поток воспоминаний и размышлений. Не запиши он их на бумагу, они вылетели бы из головы и потерялись. Скотт писал так упорно, что в несколько недель добрался до событий последнего, сегодняшнего, дня.

Потом он начал перепечатывать это, медленно, старательно ударяя по клавишам пишущей машинки. Чтобы получить ее, пришлось обо всем рассказать Лу. Скотт вынужден был сделать это, потому что машинка напрокат стоила дорого, а денег у них было маловато для пустой забавы. Лу не пришла в восторг, но машинку и бумагу все же дала. А дни текли…

После того как Скотт написал письма в журналы и книжные издательства, интерес жены к его труду значительно вырос. А когда почти сразу же после его обращения посыпались выгодные предложения, Лу внезапно поняла, что Скотт, несмотря ни на что, стремится обеспечить ей безбедное будущее, на которое она уже не питала никаких надежд.

В одно славное утро, получив первый чек за свою рукопись, Скотт сидел рядом с Лу в гостиной и жена говорила, что в последнее время совершенно утратила интерес к жизни, но теперь жалеет об этом. Лу сказала, что гордится мужем, и, взяв его маленькую ручку в свою, добавила:

– Скотт, ты все еще тот мужчина, за которого я выходила замуж.

Скотт встал. Довольно о прошлом. Он должен идти дальше: до верха еще далеко.

Подняв булавку-копье, он забросил его на спину – от лишней тяжести больная нога подогнулась и колено запылало. Скотт скривился: «Ерунда». Стиснув зубы, он поднял самодельный крюк и огляделся.

От ручки кресла Скотта отделяло приблизительно пятьдесят футов пустоты, что делало невозможным подъем в этом месте. Ему придется забираться по спинке – почти тем же способом, каким он поднимался к сиденью.

А делал он это так: закинув крюк на низкую, отлого поднимающуюся к сиденью полку, он залез на нее и пошел по ней, перелезая при помощи крюка через встречавшиеся перекладины, – это было нетрудно. И единственным препятствием на его пути был короткий, но сложный, почти вертикальный, участок: от полки до сиденья. И вот он здесь.

Что ж, ничего не поделаешь, и теперь, прежде чем подняться выше, ему придется чуть-чуть спуститься. Скотт направился вниз по склону сиденья к спинке кресла. И хотя расстояния между перекладинами здесь были шире, чем на полке, особой трудности не будет.

Скотт подошел к первому проему и, раскрутив нитку, бросил крюк через него. Нитка тяжело упала, и крюк, зазвенев, вонзился в дерево.

Грохот масляного обогревателя застал Скотта врасплох. Он вздрогнул от неожиданности и скривил губы. Зажав как можно плотнее уши руками, он замер с закрытыми глазами, сотрясаемый грохочущими волнами звука.

Когда обогреватель наконец выключился, Скотт стоял, обмякнув, бездумно глядя вперед. Но быстро пришел в себя, помотал головой и, разбежавшись, прыгнул через пустоту на следующую перекладину. Вопреки ожиданиям, сделать это оказалось не так-то просто. Скотт едва допрыгнул до перекладины и тут же, почувствовав сильнейшую боль в ноге, со стоном присел. Лицо его исказилось.