Андрей Дмитрук - Смертеплаватели

Вот они у озёр, где дрожат отсветы двух лун, сиреневой и жемчужно-розовой; перед фасадами уютных особняков, под большими фосфорическими цветами среди глянцевой листвы; гуляют в аллеях белокорых деревьев или сидят на мраморных скамьях, — гении всех времен и народов! И мыслитель-атомист из университета в арабской Кордове немного тратит времени, чтобы понять профессора субквантовой физики, умершего в 2090-м. И почтенный француз, первооткрыватель чудесной вакцины, быстро объясняет суть своего открытия древнейшему из врачей Египта. И нелюдим-алхимик, изможденный ночными бдениями у атанора [66] А т а н о р — печь алхимиков, где производились попытки получения «философского камня». , теперь отрешённо пишет и чертит что-то в беседке вместе с седым мэтром, светилом термоядерного синтеза, — а буйный и упрямый ваятель химер Нотр-Дам-де-Пари, встретив скандального парижского сюрреалиста 1950-х, выпивает с ним винца, лобызается, и оба вовсю чихвостят бездарей-ремесленников и дуру-публику, которой нравятся сладкие мордашки…

Алексей.Боже… Как называется это место?

Виола.Аурентина. Планета такая… сто световых лет отсюда. Очень славная. Выбрали, кстати, по моему предложению…

Алексей.А мне… можно будет там побывать?

Виола.Хм… Мне кажется, в твоё время ещё были двери с надписью «Вход воспрещён». И ты, бедный, думаешь, что они есть до сих пор…

Две скалы, склонённые друг к другу, точно двое пьяных, бредущих домой после пира, дали приют Левкию невдалеке от линии прибоя. Море успокаивало киника. Как и тридцать девять веков назад, он ночевал на самом берегу, под склоном природного амфитеатра, некогда служившего подножием городу.

После встречи с ласковыми полупризраками, народом нынешнего мира, настроение Левкия сначала резко взлетело, затем упало ниже того уровня, где расположено отчаяние. Возомнив себя чуть ли не собратом бессмертных и вечно юных небожителей, — тем большей тоской был объят киник, когда глубоко задумался о своём положении на Земле.

Нет, у него не оставалось сомнений в полной искренности «олимпийцев», в простоте и чистоте их божественно-детских душ, в том, что они и впрямь будут опекать «пса», неприкаянного бродягу-философа, причём делать это необидно и ненавязчиво — хоть миллион, хоть миллиард лет подряд. Причиной душевного разлада стала всё та же, о которой было говорено Рагнару и Виоле, «за предел выходящая гордость». Знал Левкий: чем больше любви и понимания станут проявлять к нему люди-боги, чем больше он получит подтверждений своего равенства с ними, своей нужности в этом обществе, — тем острее, убийственнее ощутит своё ничтожество! Можно, подобно Сократу, возвыситься духом над теми, кто мучит тебя, унижает и доводит до смерти; но как жить рядом с существами, действительно превосходящими тебя — настолько же, насколько ты сам превосходишь какого-нибудь придурка-козопаса, и притом ничуть не кичливыми, свойскими, благодушными до такой степени, что хочется либо целовать им ноги, либо вцепиться в горло, либо…

Либо уйти.

Он просил, униженно просил Виолу и Рагнара: дать ему умереть бесповоротно, уйти из всех эпох, из всех реальностей! Они, конечно, возражали. После расставания — решил попробовать, на свой страх и риск.

На месте своего ночлега, в руинах былого полиса, там, где теперь лишь ужи шуршали по выщербленным мозаикам полов, — Левкий, сначала хорошенько приложившись к амфоре с крепким вином из выморозков, стал призывать на себя разрушительные силы. Общаться со Сферой Обитания его научили досконально. Из нарочно согнанных туч десятки раз падали белые, лохматые пламенные столбы чудовищных молний, — но всё время где-то рядом… Обугленные ямы оставались на местах развалин, чадили сплошным пожаром кусты, запах озона мешался с гарью; киник уцелел. Вконец разъярясь, Левкий сбежал с горы к прибою и вызвал на себя вал цунами. Но и тот, медлительный, стеклянно-мутный, ростом с самые высокие сосны, даром ворвался в бухту и долго рычал, расшвыривал утёсы, выбираясь обратно на простор. Измокший, был брошен о гальку и оставлен в покое Левкий; не тронули его и камни-громадины, влекомые бешеным морем…

Протрезвев от электрической бани и беспомощного мотания в волнах, сняв и расстелив на солнышке гиматий, сидел тогда голый Левкий у тихого моря — и не торопился продолжать. Можно было, конечно, устроить прорыв огненной магмы из недр земли, превратив родную гавань в небольшой вулкан, — или, ещё вернее, обрушить сюда из Космоса одну из летающих там гор; только зачем? Результат был бы таким же. Он, в меру своих знаний понимавший суть Сферы, как некоей, созданной умелыми людьми, послушной сестры Ананке — всемирного неукротимого рока, — он не сомневался в том, что Машина-Судьба не затруднилась бы стереть такое наглое насекомое, как нищий уличный философ, если бы…